Вся история Фролова, советского вампира

Вздохнул и Снегирёв. Тут им принесли заказанный ранее бефстроганов. К бефстроганову – холодную водку в графине. Снегирёв вообще пил очень мало. Иевлева, как ни странно, не любила вино. Посовещавшись, они решили, что немного водки лучше всего отвечает привычкам каждого из них, и официантка, с беспомощной горечью косясь на пиджак Снегирёва, записала в заказ 100 грамм водки. «Интеллигенты!» – подумала официантка с неприязнью, направленной исключительно в сторону Иевлевой.

– Мне чуть-чуть, – попросила Иевлева.

– Да и мне чуть-чуть, – сказал Снегирёв. – Наверное, мы не допьём эту водку!

– Но по крайней мере начнём, – улыбнулась Иевлева.

Они чокнулись и выпили.

– Мне нужно вам что-то сказать, – сказала Иевлева, поднимая глаза от тарелки. – Честно говоря, я не могу пить, потому что… Ну… В общем, я беременна.

Проницательный Снегирёв понял, что таким образом ему прозрачно дают понять следующую вещь: когда ужин закончится, они сядут в его машину, он отвезёт её домой, возле машины она скажет ему: «Большое вам спасибо за чудесный вечер! Спокойной ночи», – и он не пойдёт за ней в её квартиру, потому что она не пригласит его, и сейчас она даёт ему понять, что между ним и ею стоит эта беременность и неизвестный автор этой беременности, как будто Снегирёв не знает, кто этот автор.

Он прекрасно знает, кто этот автор и где этот автор, и тут мысль Снегирёва естественно переходит на дракона, и он начинает думать, а вдруг то, что она отдаляется от него и защищается от него – это судьба, а вдруг мысль о ней и драконе пришла к нему неслучайно? А вдруг для этой мысли есть какое-то реальное основание? Ведь по ней ещё ничего не видно – никаких признаков. И если бы она не хотела говорить об этом – она бы ничего и не сказала, но она захотела и сказала. А что, если это судьба? Нет, ерунда. Просто ей действительно нужно развязаться с прошлым, чтобы перейти к будущему.

Тут он опять вспомнил морду дракона на фотографии. И понял, что он запутался. Женщина, сидящая напротив, ему очень нравится, и терять её ни за что не хочется. Но может ли она быть важнее его великого предназначения? Может ли она на чаше весов перевесить всё остальное?

Он налил ей и себе до краёв и с удовольствием выпил. Он не боялся милиции. Иевлева заметила, как он помрачнел. Но она ожидала этой реакции. Всё произошло точно так, как она себе это представляла.

Снегирёв отлично изобразил удивление, лёгкую растерянность.

– Да-да. Конечно, – сказал он, – я не буду вас расспрашивать, если захотите – сами расскажете. Но если так… Да, конечно, в вашем положении много водки нельзя.

Глава 43. Воры и Степан

У человека, которого все называли Горбатый, на самом деле никакого горба не было. Как ни странно, кликуха, я бы даже сказал – ксива «Горбатый» была ему присвоена за его армянское происхождение. Причём этот, казалось бы, очевидный абсурд на самом деле объяснялся очень просто. Не было такого человека на просторе огромной державы, который не знал бы фразы: «А теперь – Горбатый! Я сказал: Горбатый!», выкрикнутой хриплым прекрасным голосом. И все двести шестьдесят два миллиона человек, возможно, даже включая стариков и грудных младенцев, отлично знали, что этот Горбатый из телесериала был вором, а играл его легендарный артист с армянской фамилией и армянской внешностью.

Именно поэтому армянское происхождение вора-рецидивиста Ашота Петросяна давало все основания, чтобы присвоить ему почётную кликуху Горбатый. Он был трижды судим, все три раза за квартирные кражи.

Степана с улицы Кирова он отлично знал. Помнил его с детства, поэтому найти его не представляло никакой сложности. А человек, который об этом просил, во-первых, обещал, что брат Горбатого, отбывающий наказание в Новочеркасской колонии, получит должность библиотекаря. Во-вторых, отказывать этому человеку в просьбе не следовало. Это даже вору-рецидивисту могло при случае выйти боком. Так что дело тут не только в деньгах.

Но дядя Степан куда-то пропал. Он не приходил в церковь, что было странно, потому что раньше он бывал в церкви регулярно. По месту жительства его тоже не было. Можно было предположить, что он уехал.

Но это было глупое предположение. Степана знал весь город, причём много лет. Уезжать ему было абсолютно некуда и не к кому. Он был один как перст, как только может быть один человек после большой войны. Он не женился и не завёл детей, потому что, и это также было широко известно, у Степана были «не все дома».

Кроме того, он жил на крохотную пенсию, и поехать, например, на море, ему было абсолютно не на что, даже если море это – Азовское.

Никогда не случалось такого, чтобы дядя Степан уезжал. Ну, мог куда-то деться на один день, два дня, три дня. Но три дня давно прошли, а его всё нет. Тут пацаны видели его как-то на мотоцикле на улице Горького. Но номер мотоцикла запомнить не успели. Значит, нельзя узнать, у кого он брал мотоцикл. А тот, кто обращался к Горбатому по поводу Степана, конечно, нашёл бы владельца мотоцикла по номерным знакам транспортного средства.