Вся история Фролова, советского вампира

За время его пребывания в ЛТП зима, так сказать, вступила в свои права, пальто поэта, носившее следы былой элегантности, только в слабой степени могло защитить его от холода. Нужен был тёплый свитер. Поскольку никто из знакомых не знал, что его выпускают сегодня, никто и не планировал его встречать.

Поэту разрешили позвонить, он обзвонил нескольких знакомых, никого не было дома. Торчать на улице в такой холод не улыбалось. Но из гостеприимного ЛТП надо было уходить, а то они ещё передумают и задержат его. В последнюю очередь он позвонил Иевлевой. Она сразу взяла трубку. Нет, заехать она за ним не сможет, она только что из аэропорта, но пусть он придёт. Подождёт в тепле, пока вернутся с работы его художники. И тёплый свитер для него найдётся. Конечно, спасибо, спасибо… До Станиславского тут недалеко, потом трамваем до Крепостного, а там двадцать минут пешком до Пушкинской. Нет, он не простудится. Деньги на талон есть, когда его забирали, при нём было десять копеек. И их ему теперь самым честным образом отдали. Так что всё в порядке.

Трамвай, к счастью, подошёл как по заказу, водитель продал бы поэту талон, и поэт бы его прокомпостировал. Но почему-то поэт не стал покупать талон, пожалел денег, решил, что и так проедет несколько остановок. Люди ехали с работы, трамвай был переполнен. Вот и остановка «Переулок Крепостной». От Станиславского до улицы Энгельса переулок Крепостной резко поднимается, да ещё было довольно скользко. В ЛТП поэт ослаб, и пока он добрался до улицы Энгельса, он был уже мокрый и дышал, как собака. Но как раз на светофоре загорелся зелёный свет, и он пошёл по «зебре» на другую сторону улицы. Там он остановился, прислонившись рукой к стене дома, постоял немного. Пошёл снег.

Поэт перешёл на другую сторону переулка, шёл мимо каких-то заборов, за заборами стояли небольшие домики, ещё сохранившиеся в центре большого города, потом начались обычные городские дома. Есть особенно не хотелось, но ужасно хотелось курить. А тут как раз навстречу шёл парень и так аппетитно дымил сигаретой. Поэт остановился и попросил закурить. Парень тут же полез в карман, достал пачку, протянул поэту, потом достал спички и, умело сохраняя в ладонях от ветра огонь, дал прикурить. Многословную благодарность поэта прервал жестом руки, улыбнулся и пошёл дальше. Поэт остановился, затянулся во второй раз и поблагодарил Бога и мать с отцом за то, что дышит, смотрит на снег и курит сигарету.

Тут голова у голодного и уставшего поэта закружилась так, что он едва устоял на ногах. При этом ему было весело, и он был не против свалиться в сугроб. Но этого нельзя было делать. Видавшее виды пальто, припорошённое снегом, выглядело совсем как новое. Это важно было сохранить. После падения в сугроб впечатление элегантности больше бы не производилось. А оно, вместе с умением говорить не только культурно и интеллигентно, но даже вполне изысканно, было для бездомного поэта одним из средств выживать. Была надежда, которая часто, хоть и не всегда, оправдывалась, что люди посмотрят на него не как на простого бомжа, оборванца и алкаша, а как на интеллигентного культурного человека. Не станут гнать, материть… И так далее.

Итак, сигарета докурилась. К сожалению. Другой взять было неоткуда, так как никого вокруг не было. До дома Иевлевой оставалось метров двести.

Наконец поэт вошёл в подъезд.

Но в подъезде он увидел Иевлеву, спускающуюся по лестнице в сопровождении трёх каких-то мужчин. Поэт сразу увидел, что мужчины агрессивно замкнуты, а Иевлева, спускаясь по лестнице, молчит и держится скованно. Она хотела было пройти мимо, не обращая на него внимания, что было тоже довольно странно, так как они вроде бы договорились. Но он обратился к ней. Она остановилась, достала из кармана ключи и хотела ему дать, но один из мужчин взял у неё ключи и сделал такой жест, как будто вежливо, но настойчиво предлагал ей пройти дальше. Они вышли из подъезда, но один из них тут же вернулся и спросил поэта:

– Ваша знакомая?

Поэт, не желая компрометировать Иевлеву знакомством с собой, сказал:

– Мы немного знакомы. Я хотел только попросить Тамару Борисовну занять мне денег.

– Когда последний раз виделись? – спросил мужчина.

– Примерно месяц назад, – с удивлением ответил поэт.

Потом мужчина как-то странно дёрнулся в сторону поэта…

Когда поэт пришёл в себя, он понял, что лежит на полу в подъезде Иевлевой, прямо на проходе, а какая-то старушка пытается его обойти и клянёт за пьянство.

Голова болела вся, видно, удар был довольно сильный; поэт теперь понял, что его ударили затылком об стену. Он встал, держась за эту стену, понял, что может стоять, но голова очень болела. Он вышел из подъезда, холодный воздух сразу притупил боль…

Но что случилось? Он стал вспоминать. Во-первых, он не пил. Это точно. Иевлева куда-то ушла, с ней были мужчины, поэт раньше их никогда не видел. То ли они её куда-то вели, то ли она – их.