Вся моя жизнь

Я обратилась со своими вопросами к Мадлен Шервуд, белой активистке движения. Мы дружили еще со времен Актерской студии и играли вместе в “Приглашении в март”. Она много лет жила с чернокожим мужчиной и пыталась привлечь меня к поддержке “рейсов свободы”[31]. А я уехала в Биг-Сур. Мадлен объяснила мне, что за те годы, которые я провела вдали от Америки, характер борьбы за гражданские права кардинально изменился. Главной стала стратегия ненасильственных действий, основанная на предположении, что в Америке можно пробудить пока еще дремлющее общественное сознание, и тогда с расовой сегрегацией будет покончено. Но как черные, так и белые борцы за гражданские права поняли, что сторонники сегрегации на Юге и белые либералы на Севере одинаково не готовы к интеграции. Да, законодательство изменилось. Однако новые законы почти не повлияли на патологическую ненависть расистов к идее интеграции. Либеральный истеблишмент в целом вроде бы поддерживал движение, но решительных мер по защите активистов борьбы за гражданские права от нападок и претворению этих законов в жизнь не принимал. Очевидно, партия демократов уж очень сильно зависела от расистов-диксикратов[32], для того чтобы осмелиться раскачать лодку. Но слишком многое уже произошло и слишком много было пролито крови активистов, для того чтобы они согласились на полумеры вместо настоящих реформ. Что толку в новых законах, если люди с темной кожей как жили плохо, так и живут? Отсутствие решительных действий послужило им сигналом к тому, чтобы начать действовать самим. Надежда сменилась цинизмом. Мирные протесты казались уже менее эффективными, чем насильственные акции.

Я поняла, что, отсидевшись в тишине, пока здесь происходили бурные события, потеряла право осуждать негритянский национализм, хотя в голове у меня не укладывалось, как сепаратизм и насилие могут дать положительный результат. Я думала о своем отце, о случае самосуда из его детства, о его кумире Аврааме Линкольне и поражалась тому, сколь незначительно продвинулась вперед наша демократическая страна.

Вадим был занят подготовкой к съемкам “Барбареллы”, поэтому провел с нами всего неделю или около того. Но за это время успел, сидя у бассейна в мотеле, увидать вылезавшего из воды поджарого, загорелого, голубоглазого Джона Филлипа Ло – ни дать ни взять живая скульптура – и в ту же секунду назначил его на роль слепого ангела, который после любовной сцены с Барбареллой вновь обрел желание летать.

За “Поторопи закат” почти сразу же последовал “Босиком по парку”, мой первый по-настоящему удачный фильм – наконец-то! Не знаю, как я вынесла столько провальных картин. Чарльз Блюдорн, президент и генеральный директор компании “Галф энд Вестерн”, недавно купил “Парамаунт Пикчерс”, тем самым положив начало волне спекулятивных сделок, в результате которых увлеченные, нестандартно мыслящие люди, такие как Ирвинг Тальберг, Джек Уорнер, Сэмюэл Голдвин, Гарри Кон и Луис Б. Майер, потеряли контроль над американской киноиндустрией, а киностудии превратились в “дочек” крупных корпораций. Мне донесли, что Блюдорн грозил сброситься с крыши нью-йоркского небоскреба, если я получу главную роль. Не знаю, почему именно он передумал, но когда начались съемки, мы отлично поладили. Я была счастлива снова работать с Бобом Редфордом и предвкушала постельные сцены в нетопленой квартире – в “Погоне” мне такого шанса не выпало.

В Боба нельзя было не влюбиться – что-то такое было в нем. Мы снимались вместе в трех фильмах, и каждый раз он очаровывал меня, я страшно возбуждалась, не могла дождаться начала работы, и даже его манера опаздывать на час, а то и два меня не раздражала. Само собой, он об этом не знал. Между нами не было ничего, кроме добрых отношений на работе. Помню тот день, когда мы с ним явились в администрацию киностудии в первый раз. Он шел по коридору, а из всех дверей высовывались секретарши, провожая его взглядом. Ах, подумала я, вот он точно станет кинозвездой! Но я любила его еще и за то, что он не раздувался от гордости, а стеснялся своей славы. Я никогда не видела, чтобы женщины реагировали на мужчин так же, как на Боба – однажды в Лас-Вегасе, где снимался “Электрический всадник”, одна женщина бросилась к его ногам. В такие моменты он, кажется, готов был провалиться сквозь землю.