Вся моя жизнь

Мы облачились во всё это – сначала в холодные металлические корсеты, затем в костюмы, – и с помощью проволоки, соединенной с механизмом дистанционного управления, на спине у Джона закрепили крылья. Потом нас подняли лебедкой, и мы стояли на платформе, а Джона еще и прицепили к крюку на конце шеста. Дальше мой корсет привинтили к передней части его корсета и придали мне такое положение, чтобы казалось, будто он меня несет. После того как мы оделись, поднялись на платформу и привинтились друг к другу, наступил момент истины. Поддерживавшую нас лебедку убрали, и мы зависли в воздухе, так что наши тазовые кости и промежности под весом наших тел оказались придавлены к корсетам.

Мы испытывали поистине адовы мучения. При этом надо было не забыть текст, напустить на себя томный вид и время от времени улыбаться. По сдавленным стонам Ло, который выдерживал еще и вес крыльев, я поняла, что ему больнее, чем мне, а я едва терпела боль. Никто даже не задумался о том, что станется с нашими несчастными промежностями! Джон всерьез опасался, что ему придется раньше времени прекратить половую жизнь.

Так мы и висели, а где-то в полумраке съемочного павильона технический работник с помощью механизма дистанционного управления крутил туда-сюда шест, чтобы Джон махал крыльями. Всё это время мимо двигалась пленка с изображением неба с облаками (их сфотографировали с самолета), которое проецировалось на серый экран позади нас. На наших лицах и костюмах небо с облаками не отображались, и если пленку не шевелили, даже проекции на экран не было видно. Мы с Джоном на самом деле никуда не перемещались – это только так казалось благодаря пленке. Как и было задумано. В наши дни фронтальная проекция – дело обычное, но тогда мы служили подопытными кроликами в новаторском эксперименте. Требовалось предельно аккуратно выполнять сразу несколько операций – поворачивать стальной шест синхронно с движением неба, согласованно управлять крыльями Пигара и правильно спроецировать изображение на серый растр. На отработку процесса ушли многие дни, а пока мы с Джоном оставались в подвешенном состоянии, наши интимные места потихоньку немели.

Мне не забыть первый день, когда мы наконец смогли посмотреть отснятый материал. Все очень волновались, поскольку до тех пор никто никогда не пробовал летать без тросов, а от правдоподобности этих сцен многое зависело. Существенную часть картины составлял воздушный бой. В просмотровой погас свет, начался фильм и… о, Боже!.. мы летели задом наперед! Это выглядело так забавно, что мы не удержались от смеха; мы упустили из виду одно крайне важное условие – направление движения облаков и земного пейзажа. Но стало ясно и то, что, если бы нас синхронизировали с фоном, всё получилось бы. Мы действительно как будто бы летели, он нес меня, словно нам и не больно вовсе, мимо проплывали облака и горы – только не в ту сторону.

Съемки дались мне нелегко, ценой многих синяков и шишек. Я подвергалась нападению заводных кукол. Меня запирали в пластиковом ящике с огромной стаей птиц, которые летали, клевались и какали мне на голову, на руки и лицо. То и дело мне приходилось съезжать вниз по пластиковым трубам и стоять в клубах вонючего дыма. Но когда я вижу, что вынуждены делать актеры в современных боевиках, то понимаю, что еще легко отделалась.

По нынешним меркам “Барбарелла” кажется вялым фильмом – впрочем, многим кинокритикам он и тогда показался вялым. Но, на мой взгляд, несовершенство спецэффектов и экстравагантный, фривольный юмор придают ему своеобразное очарование. Полин Кейл, кинокритик из еженедельника The New Yorker, так отозвалась о моей игре: “Невинность хорошей девочки из благополучной американской семьи – самое подходящее качество для героини порнографической комедии… Она с веселым кокетством признает греховность своих поступков, и это осознание невинной девочкой собственной испорченности и превращения в порочную женщину позволяет ей не скатиться до уровня заурядной голой актрисы”.

Ничего себе – “заурядная голая актриса”! Сейчас мне смешно, но тогда постоянное напряжение и чувство незащищенности во время съемок едва меня не доконало. Представьте себе – молодая женщина, которая ненавидит свое тело и жестоко страдает от булимии, в роли полуодетой, а то и вовсе раздетой секс-бомбочки. Каждое утро мне казалось, что сейчас Вадим проснется и поймет, что совершил чудовищную ошибку: “О господи! Нет, это не Бардо!”

Вместе с тем, как истинный скаут, я скрывала свои подлинные переживания и старалась хорошо выполнять свои обязанности, поэтому глушила декседрин и работала, выкладываясь по полной. Невинная девочка из статьи Полин Кейл, дочка благополучных американцев, на самом деле была Одиноким рейнджером, который хотел, “чтобы стало лучше”.