Вся нежность тихого ветра (СИ)

И он послушно сел в машину.

Я никогда не любил Мидланд. Они правильно все сделали — выбрали себе своего государя и разделили между всеми гражданами богатства своей страны. Но они все националисты, и в Мидланде хорошо живется только мидландцам. Из чужаков у них только туристы — либо копеечные рабы. Но строить дорогу в джунглях при стопроцентной влажности и сорокоградусной жаре за гроши я не хочу, да и не могу.

А Вангланд мне всегда нравился. Даже несмотря на то, что, вливая деньги в наших радикалов, он спровоцировал гражданскую войну, в которой погибла моя страна.

Но в Вангланде можно жить человеком. Они все тебе дадут — и пособие, и жилье, и медицинскую страховку.

Наверное, туда нужно было убежать давным-давно, но уж вышло как вышло…

Мальчика укачало. Он лежал бледный на заднем сидении, положив голову Мии на колени.

Когда я увидел впереди ангары и ворота пропускного пункта, я остановился в сторонке и позвонил Абду, с ним я договаривался по телефону насчет взятки.

— Когда нас выпустят, и мы перейдем к Вангландскаму контролю — вы идите сами, на меня не смотрите, мы не вместе.

— У тебя документы не в порядке? — испугалась Мия.

— Нет. Все должно быть хорошо. Просто вы отдельно и я отдельно. И не забудь сказать им… как называется твоя болезнь?

— Что? Какая болезнь? Транссексуал. Это не болезнь!

— Плевать. Но не забудь заявить, поняла? Они таких любят! Пустят тебя по спецпрограмме. И документы быстрее сделают, и денег больше начислят. Жалко, что он уже такой большой, — задумчиво проговорил я. — Был бы маленький, было бы вообще идеально… — я задумался, глядя на огни пограничных ангаров. Сердце тянуло что-то тяжелое, тревожное. — Он уже ровесник войны. Так странно. Всю свою жизнь прожить на войне…

Я не вытерпел и вылез. Долго всматривался назад, вглубь страны, все высматривал дядюшкиных головорезов — но пустыня не разделяла моего беспокойства и просто спала.

И как только я подумал, что о нас забыли, то увидел открытый армейский внедорожник, выруливший из здания таможни и приближающийся к нам.

Начинается!

Я сжал ледяные пальцы в кулаки.

— Буди его. Собирайтесь! Вроде едут!

Мия принялась будить ребенка, он застонал, закапризничал.

Машина резко затормозила, захлестнув нас пылью и нестерпимым светом фар.

Вылез Абд, довольно красивый молодой пограничник с сержантскими погонами: губастый, глазастый, с короткими кучерявыми волосами. И еще один мужик, уже офицер, пузатый, с аккуратной бородой.

— Нет, — сказал офицер, закуривая сигарету. — Уже все поменялось. Теперь двадцать пять миллионов за двоих.

У меня все помертвело в груди.

— Как… двадцать пять?! Вы же сказали — пятнадцать за троих! А сейчас… а сейчас за двоих… и в два почти раза…

— Я тебе ничего не говорил, — оборвал меня офицер.

— Как?! Подожди, как? Так не пойдет!

— Иди сюда, подожди, иди сюда, послушай, — с испуганными глазами зашептал Абд, отводя меня в сторонку. — Все изменилось. Вы чуть-чуть опоздали. На пару часов всего. Там была смена другого офицера, он был согласен за пятнадцать, а этот только за двадцать пять.

— И двоих! — вскрикнул я. — Двоих! А я-то как?

— А ты не быкуй?! Че ты бычишь?! — угрожающе попер на меня офицер.

— Это я-то быкую?! Я-то?!

— Сядь в машину и успокойся! — и он пихнул меня в сторону моей машины. — Ценник один, не хочешь — не плати!

— Да не трогай ты меня! — я резким движением отбил его руку. — Беспредел творите какой-то!

И тут я увидел, как офицер достает пистолет из кобуры и стреляет мне в живот. Я весь похолодел. Хлопок от выстрела был сильный, Мия дрогнула, мальчик заплакал.

Боли я не ощутил и поэтому немного успокоился.

— Вот! Вот деньги! — закричала Мия, тыча пачкой в офицера.

Выходило, что и вправду я зря орал, при подсчете у нас вышло как раз двадцать пять миллионов. Только вот я оказывался в пролете. Но это было уже и не очень важно. Я очень сильно устал и замерз.

Все они — и Мия с ребенком, и пограничники стали усаживаться во внедорожник.

Я вдруг почему-то запыхался и прислонился к машине, стоять было тяжеловато.

Мальчик подбежал и обнял меня.

— Ты же обещал, что мы поговорим! Пошли! Пошли с нами!

— Я не могу. Мне денег не хватило… — прошептал я, никак не в силах сообразить: почему, если мне холодно, почему вся рубашка взмокла от пота.

— Ну договорись! Ну сделай что-нибудь! — обливался он слезами.

— Идите пока без меня. Я… вернусь в город, продам машину и приеду. Вам еще все равно несколько суток в фильтрационном лагере болтаться, — я усмехнулся. Но с какой стати я так запыхался?

— Пойдем с нами! Я только встретил тебя, и ты опять уходишь?!

— Идите, — я деревенеющей рукой погладил его по голове. — Ты, главное, не позволяй себя никому обижать. Никто не имеет права тебя обижать! И учись. Это никогда не помешает. Учись, — я задрал его голову, чтобы посмотреть в лицо. — Да… ты похож на нее, похож. Ну, иди. Разревелся, как девчонка. Встретимся завтра.

И Мия забрала его в машину. Колеса взревели, и они умчались.

В глазах мутнело. Я как-то… чем-то, наверно, очень сильно отравился… я не знаю.