Вся нежность тихого ветра (СИ)

Моя семья работяг уже сгружала с телеги стальные бочки из-под сока, наполненные «волшебными» листочками. Варух сидел в тени на корточках и наблюдал. Я подошел к нему и расплатился, но этого было мало, нужно было еще побалагурить:

— Как семья, как здоровье?

— Слава Богу, все хорошо.

Я протянул ему маленькую пачечку чая из солдатского пайка, подарок в знак уважения.

— Как дом? Не разбомбили при отступлении?

— Слава Богу, все цело, только все везде заминировали. Пришли солдаты и сказали, что пока не проверят, не уберут бомбы — нельзя в дом заходить!

Мои пятки были более розовыми и нежными, чем подушечки его пальцев.

— Да… — кивал я головой, думая о своем. — Большая беда… Ну, теперь уж все наладится.

— Шакалы ушли, и война ушла. Будем надеяться, что теперь уже надолго.

Слежавшиеся ароматные листики вываливали из бочек на расстеленную во дворе пленку. Потом бочки закинули на телегу, Варух взял поводья, осел тронулся и не спеша потянул телегу домой.

Сейчас эти листья еще раз переберут, хорошенько вымоют, а потом будут долго вываривать в большом чане, добавляя все необходимое по рецепту — до появления густой массы. Затем массу разольют по формам, и когда она застынет — получатся маленькие леденцы-гранулы. Это и называется цафак.

— Чё-то вы не торопитесь, как я погляжу! Успеете все сделать? Завтра утром отправляем большую партию, — сказал я работникам, усевшимся пить чай под навесом.

— Не волнуйся, Алик, уважаемый, все сделаем! Все уже почти готово!

— Ну, смотрите у меня!

Это была одна большая семья, которую дядюшка Мемухан выписал из разбомбленной деревни-призрака, и вот сейчас они пахали на него за копейки и были счастливы. Мужчины, подростки, женщины и даже дети целыми днями кружились во дворе, перерабатывая пахучие листья. Поддерживали огонь в печи, таскали воду, готовили формы, варили, фасовали.

Я взял щепотку темно-зеленых гранул из тазика готовой продукции и кинул под язык. Тут же весь рот наполнился ни с чем не сравнимой мятно-перечной слюной, кровь забурлила, а голова проснулась и заработала.

Да, это будет поприкольней, чем самое крепкое кофе!

Цафак тут сосут все. Раньше я брезговал этой деревенской штукой, но потом распробовал и втянулся. Человек такая тварь — ко всему привыкает.

Я долго сидел в машине в тени гаража, до последнего оттягивая момент выезда под беспощадное пекло, но ехать все же было надо.

Гранулы во рту потеряли свой перечный вкус, я выплюнул их, закинул новых и вырулил на дорогу.

Как ни странно, но место это, Авел Ишва, пригород столицы, сохранился очень хорошо, несмотря на то, что его начали бомбить в самый первый день войны.

Развалин тут почти не было. Только в центре стояли страшные скелеты многоэтажек, которые до сих пор не могли упасть и умереть окончательно.

По дороге глазу попадались множество заново отстроенных и отремонтированных домов. Народу было много, и телег было гораздо больше, чем автомобилей.

Я завернул на шумный рынок, раскинувшийся вокруг старой смотровой башни с дырами от бомбежки, и, не обращая внимания на прилипчивых зазывал, пошел прямо к своему знакомому торговцу. Не то чтобы у него было дешевле, чем у всех, просто он меня уже давно знал и мог сразу собрать мне все по списку, чтобы мне самому не бегать по рынку.

Пока они собирали мне продукты для семьи, я зашел в ближайшую лавку и купил резиночки и пакетики для расфасовки цафака. Взял из-под полы бутылку медицинского спирта и выпил с хозяином чашечку чая. А когда вернулся — все мое было собрано, да еще дети, помогавшие отцу в лавке, дотащили пакеты до машины.

В принципе, вся работа моя на сегодня была сделана.

Целый день был еще впереди, сразу домой ехать как-то не хотелось, и я решил заглянуть на собачьи бои, это было тут недалеко.

Сразу за рынком, на просторном, выжженном солнцем пыльном пустыре, стояла толпа мужчин вокруг пяточка, огороженного стальной сеткой.

Тут все было завалено бычками и стаканчиками с чаем, сразу видно — мужское место. Мужчина в понимании селян должен как можно больше курить и пить чая.

Бой уже заканчивался, и я нашел принимающего ставки. К нему не так-то легко было протиснуться. Поставил я мелочь, тысяч пятнадцать — так, больше для порядку.

Вскоре на пятачок за сеткой вышли хозяева со своими волкодавами. Я поставил на более светлого Агата, а противник его, Вихрь, был потемнее.

Владельцы отстегнули поводки, и здоровенные звери кинулись друг на друга. Толпа довольно зашумела.

Поначалу нельзя было понять, кто побеждает, собаки вертелись быстро, кусая друг друга, но потом все же мой светлый Агат крепко вцепился в горло противнику и выиграл бой. Тут же к сцепившимся собакам подбежали владельцы и стали палками разжимать им челюсти. Собак тянули в разные стороны и пихали им бычки в пасти, прижигая язык, и в конце концов разняли.

— Давай! Давай мои денежки! Давай сюда мои денежки! Вот! Вот они!

С сожалением я стал замечать, что со временем бессознательно начал перенимать интонацию и словечки окружавших меня людей.