Вся оставшаяся жизнь

– Месяц назад освободилась квартира Жандронов на третьем этаже. Очень для нас кстати. Теперь, чтобы сделать укол Бет, надо просто подняться этажом выше. А-а, я же вам не рассказывал про Бет, Изабель. Уверен, она бы вам очень понравилась.

Продолжая рассказ, он приступил к процедуре консервации; вскоре в его слова уже вплеталось урчание насоса.

– Вы бы видели, как расстроилась Одиль Лакусс, когда мы вернулись из Моржа и забрали у нее котяру. Бет тут же согласилась с ней чередоваться: неделю кот у нее, неделю у Одиль. Уже почти три месяца так живут. Передают его друг другу: неделя бретонских фаров на четвертом этаже, неделя поглаживаний и почесываний на первом. Котофею, похоже, нравится, приноровился к двум хозяйкам. Ах да, еще театр снова заработал. Я вам говорил, что участвую в театральной труппе? И у нас пополнение в лице Бет. Нам не хватало актрисы на маленькую роль дамы в возрасте. Как она держится на сцене в лучах софитов, когда произносит свои тирады! Вся труппа в ней просто души не чает, даром что она имеет скверную манеру вечно перевирать текст на свой лад.

Амбруаз говорил и обрабатывал тело. Иногда прерывался на минутку, закрепить канюлю или зашить прокол, потом рассказывал дальше. Про Самюэля, про то, как старик наслаждается каждым новым днем, проведенным на земле.

– Они с Манель отвезли снимки МРТ обратно доктору Жервезу. Хорошенький был вид у этого доктора, когда совершенно здоровый Самюэль переступил порог его кабинета! Манель говорит, он был похож на человека, к которому заявилось привидение.

Продолжая рассказ, молодой человек начал одевать покойную. Натянул шелковую комбинацию, потом ее любимое платье в цветочек. Обернул вокруг шеи шелковый шарф, украсил изящной шпилькой седые волосы. Наложил легкий грим на лицо и побрызгал щеки одеколоном. Амбруаз всегда носил его в чемоданчике, полезная вещь, когда нужно отбить запах консервантов. “Я никогда не пользовалась духами, только одеколоном, – каждый раз повторяла ему Изабель. – Муж его обожал”.

– Изабель де Морбьё, а вы отпетая врушка, – с улыбкой попенял ей Амбруаз. – Что ж, через три дня Рождество. Мы все будем праздновать у моего отца. С тех пор как мы вернулись из Моржа, мы каждое воскресенье созваниваемся, время от времени я заезжаю к нему домой. Болтаем про жизнь, я про свои трупы, он про свои семинары. Часто вспоминаем маму. Она словно вернулась к нам, память о ней заполнила пропасть между нами. Папа очень хотел, чтобы мы все пришли. Даже Самюэль с нами поедет. Не удивлюсь, если в этом году вместо рождественского полена у нас будет “Шварцвальд”.

Он наклонился к уху покойницы и шепнул:

– Рождество, рождение новой жизни. По-моему, подходящий день, чтобы объявить всем о том, что в животе у Манель растет маленькое существо, как вы думаете, Изабель?

Голос Изабель прозвучал в его голове звонко и радостно: чертовски отличный день, Амбруаз!

40

В последнее время Марселю Мовинье стало казаться, что его помощница ведет себя как-то иначе. Постоянная взвинченность, почти на грани бунта, приводившая старика в восторг, сменилась у Манель Фланден странной, подозрительной безмятежностью. Теперь она безропотно выполняла все дела из списка, начертанного на листке в клеточку, и старик никак не мог понять, что кроется за этим внешним спокойствием. В то утро в привычной картине появилось что-то новое, что-то было не так, но он не понимал, что именно. Сперва девушка, казалось, вела себя точно так же, как в другие дни. Как обычно, хлопнула входной дверью, крикнула ему во все горло из коридора: “Это всего лишь я”, – зашла в гостиную поздороваться, как делала все пять раз в неделю, пробежала глазами служебное предписание, ожидавшее ее на кухонном столе, потом пошла выносить в туалет ночную вазу и хорошенько сполоснула ее эмалированное нутро. И все равно что-то было не так, старика не собьешь, что-то мешало, словно камешек в ботинке, рождая в нем неотступную тревогу. Он отложил газету и заерзал в кресле. Никогда еще сиденье не казалось ему таким неудобным. Может, это не тревога, а дурное предчувствие? В конце концов он внушил себе, что мадемуазель Фланден, социальный работник и патентованная воровка, как они все, в этом он был уверен и скоро в этом убедится, решила сегодня утром перейти к активным действиям и обобрать его, беззащитного старика, лишить его купюры в пятьдесят евро. При одной мысли о воровстве старик удвоил бдительность и уже не сводил глаз с телевизора, служившего ему монитором для видеонаблюдения.