Вся правда и ложь обо мне

Будь у меня смертельная болезнь, я бы об этом знала. Тогда меня возили бы по врачам и по больницам.

А ведь и правда возили.

В желудке екает: я вспоминаю, что поездки к врачам на самом деле были.

Зрение немного затуманивается. Важный признак. Нельзя растревожить Бэллу. Надо сосредоточиться. И оттеснить ее обратно.

Теперь припоминаю. Я тогда была еще маленькая, но терпеть эти поездки не могла. Правда, помнятся они смутно, но я же знаю, что это было. Помню, как я капризничала и плакала, а все вокруг утешали меня и уверяли, что все хорошо. Какая-то женщина говорила со мной противным фальшивым тоном, но мне не понравились ее глаза, и я не стала отвечать ей. Еще помню, как мама плакала вместе со мной.

Оказывается, про все это раньше я просто не помнила. Наверное, я-маленькая решила забыть неприятное – и забыла.

Вспоминаю, как мама говорит: «Мы всегда будем заботиться о тебе». И от этого мне становится легче. А если у меня какое-то наследственное заболевание? И состояние, наверное, ухудшается. Может, я поживу еще немного, и мне станет гораздо хуже. Поэтому меня и привезли в Рио.

Не буду об этом думать.

В последний раз, когда я слушала радио в машине по дороге из школы, там говорили что-то про ядерную напряженность. Может, от нее мы и спасаемся. Еще там было про обезьяний грипп, уже не в первый раз. Может, меня тайком проверили на него и обнаружили, что анализы положительные, а родители увезли меня сюда, чтобы меня не мучали медицинскими обследованиями, как подопытного кролика.

Рио – не то место, куда уезжают, когда спасаются от опасных вирусов.

Нет, маловероятно. Все эти объяснения выглядят неубедительно, вот только поездки к врачам похожи на реальную зацепку. Вероятно, я правда очень больна. Я шепчу это еле слышно.

Вероятно, я очень больна.

Таксист косится на меня, но молчит.

Если я больна, теперь понятно, почему у меня есть Бэлла. Наверное, у меня что-то с мозгом, что-то серьезное. Опухоль, у которой есть имя. Мобильник бы мне сейчас. Я бы погуглила мои возможные болезни. Побродила бы по медицинским статьям. Или развеялась бы, как будто Рио мне мало, чтобы развеяться.

Сидя в такси, заглядываю в окно автобуса, где какая-то женщина поднимает к окну крошечную собачку. Машу собачке рукой, она поднимает лапку, будто собирается помахать в ответ.

Сосредоточиваюсь на пальцах собственных ног. С ними все в порядке. Со ступнями все хорошо. С коленями тоже. И неудивительно – ведь эта штука у меня в голове. Изо всех сил сосредоточиваюсь на каждой части моего тела по очереди, внутри и снаружи, пытаюсь определить, нет ли где-нибудь чего-то из ряда вон выходящего, но насколько я могу судить, везде полный порядок. А если бы я была больной или чем-то вроде медицинской бомбы с часовым механизмом, мне не позволили бы разгуливать по Рио. Или позволили бы? Наверное, все-таки да. Ничего-то я не знаю.

Как ни странно, неизвестная болезнь – самое правдоподобное из возможных объяснений. От этого меня мутит.

Хочу мой мобильник. Хочу мою книгу. До отъезда я читала научно-фантастическую трилогию про «зону Икс» – люди менялись, когда попадали туда. Вот и я сейчас в своей «зоне Икс», и я бы лучше вернулась в выдуманную, если можно.

Хочу послушать музыку.

Поболтать с Джеком и Лили.

Увидеться с тем парнем.

Как только мы выходим из такси, сразу налетают билетные спекулянты, как и предупреждал Педро, назойливо впаривают нам экскурсию на гору. Я отмахиваюсь от них и направляюсь прямо к билетной кассе, потому что знаю: мама поддастся на уговоры любого, кто додумается сказать ей, что самое безопасное – заплатить за эксклюзивную дорогущую экскурсию. Я сама спрашиваю в кассе билеты, папа расплачивается, и мы проходим в зону ожидания, где выкрашенный серебряной краской человек стоит неподвижно, как статуя, а у его ног – шляпа, куда бросают монетки.

В поезде я сажусь чуть в стороне от родителей и гляжу в окно. Хочу послушать, о чем они будут говорить, мне не дает покоя желание узнать всю правду. Наверное, я скоро умру; может, это мое последнее путешествие, пока я еще способна передвигаться на своих двоих. Представляю себе, как мои мозги разжижаются и я постепенно теряю способность читать, говорить, думать и даже есть самостоятельно. Да я лучше убьюсь, чем допущу такое.

Поезд вибрирует и трогается с места, я разглядываю джунгли за окном. «Живи каждый день так, словно он для тебя последний, потому что когда-нибудь наступит последний день». Этот мем долго ходил по школе. И казался примитивным и шаблонным, хоть и верным. Неглубоким и простым.

А теперь он нагоняет ужас.

Немного погодя я замечаю, что мама с папой сидят, сблизив головы, и шушукаются так, будто спорят. Бесшумно пересаживаюсь на сиденье за ними, а они ничего не замечают.

– Да, согласен, – шипит папа, – но Элли не из тех, кто выражает чувства открыто. И никогда такой не была. Обниматься она не кидается. Она ведь не ты. И поскольку она…