Вся правда о российских евреях

Такой же вопрос — а способен ли раввинат сказать русским православным: «Прощаем вам ваши преступле­ния и каемся перед вами в своих»? Дорогой читатель, ты способен представить себе нечто подобное? Я, к сожа­лению, не очень.

Автору сих строк доводилось говорить на эти темы и с евреями, и с русскими. Мои друзья в целом доста­точно вменяемы, но, обсуждая, убедился — осознать собственную долю виновности в конфликтах вековой давности не способны ни те, ни другие. Послание польских священников воспринимается очень положительно; при­знается, что в нем — знамение новой эпохи в истории. Но воспользоваться положительным примером не торопится ни еврейская, ни русская интеллигенция.

Мне могут возразить, что любая вина — дело индиви­дуальное, личное. За преступления Тухачевского пускай и отвечает Тухачевский, а не сто пятьдесят миллионов. И нечего вешать вину Троцкого на шеи пятнадцати мил­лионов евреев. Несомненно! Все правильно, и коллектив­ную вину я считаю преступной идеей. Но ведь речь идет вовсе не о расстреле 100% Ивановых и Рабиновичей за преступления, совершенные 0,001% их прадедушек. Речь о принятии наследства.

Ведь и светлые подвиги, которые мы так ценим в пред­ках, — дело сугубо индивидуальное. Вовсе не «русский народ» коллективно писал «Войну и мир» и «Мастера и Маргариту», строил Василия Блаженного и создавал Периодическую таблицу элементов.

Однако когда я вижу в книжных магазинах Германии переводы книг Толстого и Достоевского, когда польский букинист говорит мне о «великой русской триаде» в лице Толстого, Достоевского и Булгакова — я испытываю чув­ство гордости. Я присоединяюсь к достижениям великих предков. Я присваиваю себе эти достижения как часть общей исторической судьбы.

...Но тогда и преступления, совершенные конкретными русскими негодяями, по справедливости должны быть присвоены мной, и я должен испытывать неясное чувство неловкости и стыда, сталкиваясь с фактами этих преступ­лений. Что должен я испытывать, стоя возле Катынского креста в Кракове? Глядя на фотографию, известную исто­рикам всего мира (кроме России) — хохочущие советские солдаты волокут в кусты кричащую, бьющуюся немецкую девушку? (Восточная Пруссия, 1944 год.)

Я совершенно убежден в том, что без взаимного по­каяния, без добровольного признания каждым народом своей доли вины невозможен и русско-еврейский диалог.

Что могли бы сказать русские в своем «покаянном послании»? По-моему, это послание могло бы прозвучать примерно так:

«Мы извиняем все преступления, совершенные по от­ношению к русскому народу евреями. Мы не забудем их, и мерзость совершенного Троцким и Свердловым вечно в наших сердцах. Но мы не хотим их больше обсуждать. И мы считаем, что очень виноваты перед вами. Мы, пол­номочные представители русского народа, каемся перед вами в том:

— что, начиная с 1795 года, с года разделов Речи Посполитой, наше правительство ввело много глупых и уни­зительных ограничений для евреев, включая пресловутую черту оседлости.

Вводило эти меры правительство, от которого было безмерно далеко 99% русских людей. Но мы виноваты в том, что большая часть нашего народа ничего не знала и не хотела знать об этой «черте».

— Мы каемся в том, что правительство Николая I про­водило политику насильственной ассимиляции, силой захватывало еврейских мальчиков, чтобы превратить их в русских солдат.

Нам глубоко неприятно осознавать, что русские сол­даты, герои 1812 года могли ловить, засовывать в мешки и увозить еврейских малышей — на почти верную смерть. Мы просим прощения за каждого из этих солдат и за каждого похищенного ребенка.

— Мы каемся в том, что правительство Российской империи ввело новые ограничения и процентную норму при приеме в ВУЗы, а тем самым не дало учиться многим еврейским юношам, виновным только в том, что они ро­дились евреями.

Не демократически избранное правительство про­водило эти меры, мы имеем полное право отговориться и незнанием, и невозможностью влиять на решения собственного правительства; но нам эти меры глубоко неприятны, и мы просим извинить русское императорское правительство за его политику. А нас просим извинить за то, что нас самих эта политика не касалась.

— Мы каемся в том, что русские люди — в основном украинцы и белорусы — участвовали в погромах. Лишь немногие из нас виновны в убийствах евреев и в про­паганде таких убийств — но мы все виновны в том, что недостаточно противодействовали преступлению. Все убитые евреи были убиты из-за нашего равнодушия, и потому их кровь — на нас всех;

— мы каемся в том, что, веками живя бок о бок с вами, оставались совершенно равнодушны к вам, не интересо­вались вами, не хотели хотя бы попытаться понять вас;

—  мы считаем себя виноватыми в том, что даже да­вая Георгиевские кресты таким, как Трумпельдор, мы продолжали считать евреев чем-то вроде экзотических зверюшек и рассказывали национальные анекдоты, почти не интересуясь тем, что они думают и чувствуют;