Вся ваша ненависть

– Вот именно. Наркотики поступают откуда-то издалека и разрушают нашу общину. Так и появляются люди вроде Бренды, которые считают, что наркота необходима для выживания, или Халиля, которые думают, что для выживания ее нужно продавать. Бренды мира сего не могут получить работу – для этого нужно завязать, но без работы не могут позволить себе лечение. А когда Халилей арестовывают за продажу, они либо проводят бóльшую часть жизни в тюрьме (еще одной многомиллионной индустрии), либо сначала с огромным трудом находят настоящую работу, а потом снова начинают толкать дурь. Вот какой ненавистью нас пичкают, малышка. Система изначально играет против нас. Именно об этом говорил Тупак.

– Я это понимаю, но Халилю ведь не обязательно было продавать наркотики. Ты же перестал.

– Это правда, но не стоит осуждать человека, не побывав в его шкуре. Начать гораздо проще, чем бросить, особенно в такой ситуации. Ладно, у меня к тебе есть еще один вопрос.

– Серьезно? – Черт, он уже достаточно покопался у меня в голове.

– Серьезно-серьезно, – пискляво передразнивает меня папа, но получается у него совсем не похоже. – Теперь, после всего услышанного, скажи мне, какое отношение к беспорядкам имеет высказывание Тупака?

Мне требуется минута на раздумье.

– Все расстроены, потому что копа не собираются судить, – говорю я. – А еще потому, что он не первый, кто совершил подобное и вышел сухим из воды. Это происходит уже давно, и люди продолжат бунтовать, пока ситуация не изменится. Выходит, государство по-прежнему пичкает народ ненавистью, и нас всех по-прежнему имеют.

Папа смеется и дает мне «пять».

– Вот это моя дочка! Следи за выражениями, но да, все так и есть. И пока положение дел не изменится, иметь будут всех. В этом суть. Нам нужны перемены.

От осознания правды, в горле у меня встает ком.

– Поэтому люди хотят высказаться, да? Потому что если мы будем молчать – ничего не изменится.

– Именно. Молчать нельзя.

– Значит, молчать нельзя и мне.

Папа замирает. Потом переводит на меня взгляд.

В его глазах читается сомнение. Я значу для него гораздо больше, чем сопротивление. Я его дочка и всегда ею буду. Если я отмолчусь, то останусь в безопасности, и он, конечно, этого хочет. Но происходящее сегодня важнее меня и даже важнее Халиля. Оно касается Нас – с большой буквы; всех Нас, кто выглядит как мы, чувствует то же, что и мы, и переживает эту боль с нами, хотя и не знает нас с Халилем лично. И Нам мое молчание не поможет.

Папа переводит взгляд на дорогу и кивает.

– Да. Молчать нельзя.

Дорога на оптовую базу – полнейший ад.

А там – куча народу с плохо управляемыми грузовыми тележками, набитыми до отвала.

Когда мы уезжаем, кажется, что сам Чернокожий Иисус вытащил меня из глубин преисподней. Зато папа все-таки купил мне мороженое.

Однако поездка на базу – это только первый этап. В магазине нужно разгрузиться, разложить все по полкам, а потом нам (читай – мне) обклеить ценниками все упаковки чипсов, печенья и конфет. Стоило подумать об этом до того, как я согласилась тусоваться с папой. Пока я тружусь, он оплачивает счета у себя в кабинете.

Я наклеиваю ценники на чипсы «Хот Фрайс», когда кто-то стучится в дверь.

– Мы закрыты, – кричу я не глядя. Знак же висит, читать, что ли, не умеют?

Видимо, нет. В дверь стучат снова.

Из кабинета высовывается папа.

– Мы закрыты!

Стук повторяется.

Папа исчезает обратно в кабинет и возвращается оттуда уже с пистолетом. Из-за судимости ему нельзя носить с собой оружие, но технически он его и не носит: пистолет хранится в офисе.

Папа настороженно осматривает человека за дверью.

– Чего надо?

– Да проголодался я, – отвечает парень. – Можно чего-нибудь купить?

Папа отпирает замок.

– У тебя пять минут.

– Спасибо, – отвечает Деванте и заходит в магазин.

Его афро уже не стянуто в пучок, и на голове у него теперь красуется пышный шар волос. Сказать по правде, вид у Деванте диковатый, но не из-за прически. Все дело в глазах: они припухшие, красные и бегают туда-сюда. Украдкой мне кивнув, он отворачивается и больше на меня не смотрит.

Папа с пистолетом ждет на кассе.

Деванте оглядывается на улицу. Потом подходит к стойке с чипсами.

– «Фритос», «Читос» или «Дори…» – Он умолкает, снова глядя на улицу. Потом замечает, что я наблюдаю, и возвращается к чипсам. – «Доритос».

– Пять минут скоро закончатся, – предупреждает папа.

– Блин, чувак! Ладно. – Деванте берет пачку «Фритос». – А можно взять попить?

– Побыстрее.

Деванте идет к холодильникам. Я встаю за кассой возле папы. Очевидно, что-то тут не так. Деванте постоянно вытягивает шею, чтобы посмотреть на улицу. Его пять минут прошли по меньшей мере трижды. Никто так долго не выбирает между «Кока-колой», «Пепси» и «Фейго»[70]. Уж простите, но это правда.

– Ладно, Ванте. – Папа подзывает его к кассе. – Скажи честно: ты набираешься смелости меня ограбить или от кого-то убегаешь?

– Нет, блин, не собираюсь я никого грабить. – Он достает пачку денег и кладет на стойку. – С бабками проблем нет. Я Король и ни от кого не убегаю.

– Ага, просто прячешься в магазинах, – вставляю я.