Вся ваша ненависть

– Смелая – не значит бесстрашная, Старр, – шепчет мама. – Быть смелой – это идти вперед, несмотря на страх. Что ты и делаешь. – Она приподнимается на цыпочках и целует меня в лоб, словно нарекая свои слова правдой. В каком-то смысле для меня так оно и есть.

Папа обнимает нас обеих.

– У тебя все получится, малышка.

Со скрипом открывается дверь в зал, и оттуда выглядывает прокурор, мисс Монро.

– Если ты готова, можем начинать.

Я вхожу в зал одна, но чувствую, словно родители идут со мной. На стенах здесь деревянные панели, окон нет; дугообразный стол занимает человек двадцать – мужчин и женщин, среди которых есть и чернокожие. Мисс Монро ведет меня к столику с микрофоном в центре комнаты, и взгляды присяжных следуют за нами.

Один из коллег мисс Монро принимает у меня клятву: держа руку на Библии, я клянусь говорить только правду, а про себя обещаю то же и Халилю.

Сидя в конце зала, мисс Монро произносит:

– Не могли бы вы представиться Большому жюри?

Я наклоняюсь к микрофону и прочищаю горло.

– Меня зовут… – Голос мой звучит так тихо, словно мне пять лет. Я выпрямляюсь и начинаю снова: – Меня зовут Старр Картер. Мне шестнадцать лет.

– Микрофон нужен только для записи, к динамикам он не подключен, – говорит мисс Монро. – Во время нашего разговора вам нужно говорить громко, чтобы все могли вас слышать, хорошо?

– Да… – Я задеваю микрофон губами. Слишком близко. Я подаюсь назад и пробую еще раз. – Да, мэм.

– Хорошо. Вы пришли сюда по собственной воле?

– Да, мэм.

– И у вас есть адвокат, мисс Эйприл Офра, верно? – говорит она.

– Да, мэм.

– Знаете ли вы, что имеете право с ней советоваться?

– Да, мэм.

– Вы понимаете, что вам не выдвигают никаких обвинений, верно?

Вранье. Нас с Халилем судят со дня его смерти.

– Да, мэм.

– Сегодня мы хотим, чтобы вы своими словами рассказали о том, что случилось с Халилем Харрисом, понятно?

Я смотрю на присяжных, но не могу понять, что выражают их лица и в самом ли деле они хотят узнать правду. Надеюсь, что да.

– Да, мэм.

– Хорошо. Теперь давайте поговорим о Халиле. Вы были друзьями, верно?

Я киваю, но мисс Монро просит:

– Пожалуйста, ответьте словами.

Я наклоняюсь к микрофону и говорю:

– Да, мэм.

Черт.

Я совсем забыла, что у присяжных нет динамиков и микрофон нужен только для записи. И почему я так нервничаю?

– Как долго вы были знакомы с Халилем?

Снова одни и те же вопросы. Я становлюсь роботом, который повторяет одно и то же: что знала Халиля с трех лет, что мы вместе выросли и каким он был человеком.

Когда я заканчиваю, мисс Монро говорит:

– Хорошо. Вы не возражаете, если теперь мы подробнее обсудим ночь инцидента?

Несмелая – и, кажется, большая – часть меня кричит «нет». Я хочу забиться в угол и забыть о том, что случилось. Однако за меня молится столько людей… За мной наблюдают мои родители… И Халиль нуждается во мне.

Я выпрямляюсь и даю слово крохотной, но смелой части меня:

– Нет, мэм.

Часть 3. Восемь недель спустя

Двадцать

Три часа. Я выступала перед Большим жюри три часа. Мисс Монро задавала мне кучу самых разных вопросов, вроде: под каким углом стоял Халиль во время выстрела? Откуда он достал техпаспорт и страховку? Как офицер Круз вывел его из машины? Казался ли офицер Круз сердитым? Что он говорил?

Она хотела знать все до мельчайших подробностей, и я рассказала ей, что могла.

С того дня прошло две недели, и теперь мы ждем решения присяжных, а это почти то же, что ждать, когда на землю упадет метеорит. Ты знаешь, что это произойдет, но не уверен когда и куда, так что ничего не можешь поделать – остается только ждать и продолжать жить.

Вот мы и живем.

Сегодня солнечно, но, когда мы паркуемся перед Уильямсоном, начинается жуткий ливень. Про дождливые, но солнечные дни бабуля любит говорить, что это дьявол лупит свою жену. Плюс сегодня пятница тринадцатое, по словам бабули – день нечисти. Сама она, должно быть, сейчас прячется дома, словно в Судный день.

Мы с Сэвеном выпрыгиваем из машины и бежим в школу. В атриуме, как обычно, полно народу, и все либо тусуются, либо болтают, сбившись в группки. Учебный год почти закончился, так что все валяют дурака, но когда белые ребята валяют дурака – это что-то с чем-то. Простите, конечно, но серьезно. Вчера какой-то десятиклассник залез в мусорный бак и съехал в нем с лестницы, в результате чего не только получил сотрясение мозга, но и был отстранен от занятий. Тот еще тупизм.

Я шевелю пальцами на ногах. Стоило мне надеть конверсы, как пошел дождь. Но – о чудо! – они не промокли.

– Ты в порядке? – спрашивает Сэвен.

Вряд ли он о дожде. Последнее время Сэвен особенно заботлив, поскольку до нас дошел слух, что Кинг по-прежнему зол на меня за стукачество. Я слышала, как дядя Карлос пообещал папе, что копы теперь будут еще пристальнее следить за Кингом.

Не знаю, он ли кинул кирпич, но пока ничего не случилось. Пока. Так что Сэвен все время настороже – даже здесь, в Уильямсоне.

– Ага, – говорю я ему. – Все нормально.

– Хорошо.