Вся ваша ненависть

К ней летит коктейль Молотова, и мгновение спустя – в-в-в-вух-х-х! – она вспыхивает.

Толпа ревет.

Говорят, несчастье любит компанию; думаю, то же можно сказать и о гневе. Я здесь злюсь не одна – все вокруг со мной солидарны. Никому из них даже не пришлось сидеть в пассажирском кресле во время убийства. Мой гнев – это их гнев, и наоборот.

Из магнитолы гремит скретч[121], а потом Айс Кьюб произносит: “Fuck the police, coming straight from the underground. A young nigga got it bad ‘cause I’m brown”[122].

Глядя на толпу, можно подумать, что мы на концерте – все читают вместе с Кьюбом и прыгают под бит. Деванте с Сэвеном тоже выкрикивают слова, а Крис кивает в такт и бормочет текст себе под нос. Он умолкает каждый раз, когда Кьюб произносит слово nigga. И правильно.

Начинается хук[123], и по всему бульвару Магнолий разносится многоголосое Fuck the police – «нахер полицию», – да так громко, что, кажется, доходит до небес.

Я кричу со всеми, однако часть меня думает: «А как же дядя Карлос? Он ведь тоже коп». Но песня не про него и не про его коллег, которые выполняют свою работу хорошо. Песня про Сто-пятнадцать, и детективов с бредовыми вопросами, и тех копов, которые уложили папу зубами на асфальт. Вот их – нахер.

Звенит стекло. Я замолкаю.

В квартале от нас народ швыряет камни и мусорные баки в окна «Макдоналдса» и аптеки по соседству.

Однажды у меня был такой тяжелый приступ астмы, что я попала в реанимацию. Мы с родителями уехали из больницы только в три утра и изрядно проголодались. Пока папа бегал в аптеку за лекарствами, мы с мамой ели в этом «Маке» гамбургеры.

Стеклянные двери аптеки разбиты вдребезги. Народ залетает внутрь, а потом выскакивает с кучей лекарств в руках.

– Стойте! – кричу я, и ко мне присоединяются остальные, но мародеры продолжают грабить. Помещение вдруг вспыхивает оранжевым, и люди стремглав выбегают наружу.

– Капец, – выдыхает Крис.

Несколько секунд спустя все здание охватывает огонь.

– Так и надо! – вопит Деванте. – Сожгите ее нахрен!

Я вспоминаю лицо папы, когда мистер Уайатт вручил ему ключи от магазина; вспоминаю мистера Рубена и все его настенные фотографии, иллюстрирующие успех, к которому он шел долгие годы; вспоминаю, как каждое утро, зевая, мисс Иветт заходит в свой салон красоты; вспоминаю даже зануду мистера Льюиса с его первоклассными стрижками.

Неподалеку со звоном разлетается окно ломбарда. Потом – витрина магазина косметики неподалеку. Оба здания охватывает пламя, и люди радостно кричат. Возникает новый лозунг: The roof, the roof, the roof is on fire! We don’t need no water, let that mothafucka burn![124]

Я злюсь так же, как и все, но это… Это чересчур. Не для меня. Однако Деванте уже с толпой – скандирует новый боевой клич. Я бью его по плечу.

– Чего? – оборачивается он.

Крис пихает меня локтем.

– Ребят…

В нескольких кварталах от нас по улице марширует колонна копов в защитной экипировке, а за ними ползут два танка, сияя яркими прожекторами.

– Это не мирный протест, – объявляет в мегафон полицейский. – Расходитесь, или будете арестованы.

Толпа принимается вновь скандировать первый лозунг: «Нахер полицию! Нахер полицию!» – и бросает в копов камни и стеклянные бутылки.

– Йоу, – выдыхает Сэвен.

– Прекратите бросать предметы в представителей закона, – продолжает полицейский с мегафоном. – Сейчас же разойдитесь, или будете арестованы.

Град бутылок с камнями не прекращается.

Сэвен спрыгивает с лавки.

– Пойдемте, – бросает он, и мы с Крисом спрыгиваем вслед за ним. – Надо отсюда убираться.

– Нахер полицию! Нахер полицию! – продолжает вопить Деванте.

– Ванте, чел, валим отсюда! – зовет его Сэвен.

– Я их не боюсь! Нахер полицию!

Раздается громкий хлопок. Какой-то предмет описывает в воздухе дугу, падает посреди улицы и взрывается огненным шаром.

– Черт! – выдыхает Деванте.

Он тоже спрыгивает на землю, и мы несемся прочь. На тротуаре адская давка. По дороге мчат машины. За спинами у нас один за другим раздаются хлопки, как во время салюта на День независимости. Воздух заполняет дым, вновь и вновь звенят разбитые стекла. Хлопки раздаются все ближе, дым густеет; пламя пожирает кредитную контору. Ну, хоть с «Правом на Правду» все в порядке. Как и с рядом стоящей автомойкой, на одной из стен которой значится: «Собственность чернокожих».

Мы запрыгиваем в «Мустанг» Сэвена, и он мчит к старой парковке «Тако-Белла», а оттуда выезжает на соседнюю улицу.

– Что это, черт возьми, было? – спрашивает он.

Крис сползает в кресле.

– Не знаю, но не хочу, чтобы это повторялось.

– Наши братья и сестры устали от такого отношения, – замечает Деванте, тяжело дыша. – Как сказала Старр, им на нас насрать, вот и нам на них насрать. Сожжем все нахрен!..

– Но они ведь здесь не живут! – перебивает его Сэвен. – Им вообще по барабану, что будет с нашим районом.