Всяческие истории, или Черт знает что

Вокруг повозок с вином тоже царило веселье; чем больше люди Бартли пили, тем в лучшее расположение духа приходили, и липли к бочкам, как осы к винограду. Напрасно объявил Бартли отступление, напрасно влез на коня, и Курт вместе с ним, никто и не думал следовать их примеру, тычки и окрики тоже не помогли; он уже разрубил одну бочку в куски и замахнулся на вторую, как вдруг по улице снова бешеным галопом пронеслась группа всадников. Это несколько отрезвило пропойц, они вняли громогласным приказам своего вожака и в гневе бросились за упущенным добром, а рыцарь с Куртом тем временем вступили в схватку с двумя из всадников. Они тщились удержать их, пока оруженосцы и слуги дали тягу с добычей, уж в этом им таланта было не занимать.

Но вскоре рыцарь фон Лютерн осознал, что сдержать противника невозможно; он уклонился от сражения, а вместе с ним и другие — все, кроме Курта. Он вложил в эту поножовщину всю душу, и всем своим могучим телом определял ход поединка. Сражающиеся двигались вокруг него с опаской, потому как не привыкли во время подобных стычек биться в полную силу, тем более, что поживиться было нечем, вот и щадили коней, снаряжение и тело. Наконец, одного брата одолела скука, он подобрался к Курту, отразил удар его меча прочной своей палицей и обрушил ее на его шлем, да так, что тот треснул, ремни лопнули, голова у Курта упала, члены ослабли, и он без сознания рухнул с лошади.

Бой был окончен, самые разгоряченные оставили погоню и возвращались назад, к воякам поспокойнее, что давно уже приладились к бочкам, приходили в себя и старались не проронить ни капли. Вскоре перешли к рассказам о былых подвигах, и так вышло, что хоть ночь и началась с жутких событий, утро выдалось развеселое. Вот только спасенного вина осталось немного, что наводит на мысль, что бочки в ту пору были не такие уж и вместительные, как сегодня. Когда, наконец, задумались о возвращении и пошли за лошадьми, наткнулись и на Курта. Поскольку доспехи на нем были справные, их решили от него избавить, но заметили, что в нем еще теплится жизнь. Вокруг собрался народ и начал гадать, как же с ним поступить. Наконец, подошел тяжеловесный, пожилой господин, который на поле боя, возможно, был и не в первых рядах, но у бочки всегда оказывался первым, да и сейчас не хотел от нее отходить; немалого труда ему стоило устоять на ногах и разглядеть того, на кого он пришел взглянуть. Однако едва он узнал его, как сказал, что эту добычу он, пожалуй, возьмет себе, у него, мол, есть к нему свои счеты. Возражений не возникло, он отдал своим людям приказ, они оттащили Курта в сторону и исчезли с ним в рассветном тумане.

Это был старик фон Оенц, он узнал Курта и решил выручить. Душа у него была добрая, парень как-то скрасил его полдень беседой, а потому и полюбился ему; он был его соседом, отца он тоже знал, а потому не хотел, чтобы с молодцом что-нибудь приключилось. Всякого рода разбой был в то время не редкость, но уже тогда принято было находить козлов отпущения, а то и просто хватали кого-нибудь, и доля его была незавидна: он становился примером для прочих, которым хотели внушить страх; обращались так, в основном, с незнакомцами и с теми, у кого не было ни влиятельных родных, ни денег на выкуп. Господин фон Оенц был достаточно стар, чтобы знать, как устроен мир, и не доверять обитателям монастыря, и понимал, что если провести ночь, воздержавшись от вина, легко можно пасть жертвой злого умысла и уговоров, особенно, если речь изначально шла о пощаде. Он был одним из тех старых сычей, кто тем быстрее соображает, чем больше в голову ударяет вино, так что на скорую руку совершил суд да и отправил Курта к себе домой, к дочерям.

Слуги, которые должны были сопровождать Курта, злорадствовали, как всегда зубоскалит тот, кто уже рассчитывал набить живот на кирмес[10], а тут вдруг пришлось раскапывать осыпавшийся колодец. Они перебросили Курта через седло и не скупились на тычки и удары, путь лежал аж через Херцогенбухзее, им там предстояло кое-кого навестить, и они надеялись перекусить под тем предлогом, что им нужно заботиться о раненом. Когда они добрались до места, уже наступил полдень, а Курт все был без сознания.