Всяческие истории, или Черт знает что

Хотел было Курт порассказать еще о службе, с которой сбежал, как стала она для него невыносима, да только Йост научил его, что к рыцарю Бартли эдаким зеленым юнцом являться не следует, а лучше предстать опытным воякой, что жизнь в Лютерне не сахар, церемониться никто не будет, зато все промеж собой закадычные друзья, а хозяева и слуги сидят за одним столом. Отшельник поторопил Курта — и очень вовремя, потому что едва тот уехал, а отшельник уселся перед пещерой плести корзины и затянул духовную песню, внизу в долине затрубили в рог и вскоре из кустарника показалось несколько всадников. Они закружили вокруг пещеры, словно свора собак, и через мгновение обнаружили место, где лошадь Курта вытоптала траву. С криками набросились они на отшельника, но тот спокойно продолжил мастерить корзину, словно бы его все это и не касалось. С грязными ругательствами и угрозами всадники потребовали выдать им беглеца, однако он ответил, будто ничегошеньки не знает, только что возвратился домой из деревни с той стороны горы и никого не встречал. И вообще, пусть поищут в хижине, и если найдут кого-нибудь, пусть забирают с собой. Но никого они не нашли, следов от хижины никаких не вело, потому что Курт, по совету Йоста, довольно далеко заехал вверх по ручью, а когда преследователи все-таки обнаружили следы, он уже давно был в безопасности.

Когда Курт разглядел в долине церквушку, а над ней серую крепость, был уже вечер. Перед ним расстилалась заросшая горная долина, тут и там по ней были разбросаны богатые хутора, слышно было мычание коров, на пути ему встречались крепкие мужчины и стройные девушки с гордыми лицами. Ворота крепости были незаперты, во дворе царило беззаботное оживление, можно было видеть, что обитатели не страшатся нападений. Могучий мужчина вышел из стойла, схватил слугу за горло, отвесил ему пару ударов и, словно жука, отбросил в сторону; как собака, с воем отполз слуга еще дальше, пока не нашел какого-то укрытия; туда-то он забился и умолк. Рыцарь этот был Бартли из Лютерна или Благородный Бартли фон Лютернау, человек крайне жестокий. Голова его покрылась сединой под тяжкими ударами судьбы, горячая кровь его, однако, еще быстро бежала по жилам, причем, вечером быстрее, чем утром, как это и по сей день бывает у благородного сословия, да и не только. Вернувшись на закате домой, он проходил по стойлам и дому, и если находил кого в праздности или же уличал в жестокости к животным, то устраивал над ним суд и карал собственноручно. Так легко слуга, который посмел дать пинка хозяйскому коню, не отделался бы, если б только появление Курта не привлекло внимание хозяина. Пришелец показался ему странным; быстрым и твердым шагом подошел он к Курту и спросил, чего ему тут надо. Курт же отвечал, что приехал передать привет от отшельника Поста из ущелья, а больше ничего ему не требуется. Тут лицо рыцаря осветила улыбка; он пригласил Курта спешиться и провел его в зал, где на столе оставалось еще много съестного; только там он спросил: «Ты привез послание?» Послания у Курта не было, так что ему, чтобы как-то оправдаться, пришлось попроситься на службу, хотя ему это и было не в радость.

Рыцарь опустился на тяжелый дубовый стул и начал суровый экзамен, расспрашивая, кто Курт такой и откуда; продувные типы встречались уже тогда, и уж если хотели кому-нибудь задать трепку, а сами не могли, то и подсылали мнимых друзей. Экзамен Курт выдержал неплохо; выяснилось, что фон Лютернау в свое время знавал старшего Коппигена и даже съел с ним не один пуд соли, да и Ханс аб Гютч был ему не чужой. Слыхал он и о двух неизвестных разбойниках, причинявших страшную головную боль всем местным господам, и слухи эти были ему в радость. А потому он крайне радушно принял Курта, выказал ему полное доверие, а весь оставшийся вечер они, как водится, пили и рассказывали небылицы о прежних геройских деяниях, хвастаясь тем, что еще помнили. Курт прознал, что уже на следующее утро рыцарь собирается нанести врагам решительный удар. Он намеревался попасть к самому Святому Урбану, — он слышал, что там готовятся к обороне, — и попробовать силы в осаде священных стен, хотя и разглагольствовал о последствиях, которые такая вылазка неминуемо повлечет за собой, и что совершать подобное следует разве что в отчаянной нужде или в приступе гнева.