Всё будет хорошо! Беседы о Промысле Божием

— Ты слишком напряжен для своего ребенка, у тебя стресс, так ты ему помочь не можешь!

— Дай свою руку на минутку! — сказал он одной матери и взял ее ладонь (он по пульсу понимал, не какое у тебя давление, а что в твоем сердце, как себя чувствует твоя душа). — Вижу в тебе большое смятение, большое смятение!

— Но это же из-за ребенка, отче, я что, не имею права?

— Имеешь право, но так ты не изменишь ребенка, будет еще хуже. Ты человек, который оказывает давление!

В 1990 году я пошел к старцу Порфирию (он тогда уже был слепым), потому что хотел, чтобы мои родители изменились, стали церковными людьми — они не очень ходили в церковь, и я сказал ему:

— Отче, скажите мне что-нибудь о моем доме!

Я не стал делиться с ним своей проблемой, говорил себе, что если он от Бога, то сам скажет что-нибудь. Он повернулся и без предисловий тут же сказал мне:

— Ты больше не будешь говорить отцу об исповеди! Сначала проснешься сам, Христос войдет в твою душу, сначала сам почувствуешь Христа, пройдет четыре, пять, шесть лет, и потом увидишь чудо. А до этих пор будешь проявлять молчание, послушание и молитву! — Он прикоснулся к моей руке: — Повтори, что я сказал.

Я лишился рассудка и дара речи, меня как будто заблокировали в этот миг:

— Вы сказали, чтобы я проявлял молчание, послушание и… молитву.

— Именно так! И увидишь чудо!

А я в то время постоянно укорял отца:

— Иди исповедуйся! Ну зачем ты пьешь это вино? Столько литров ты выпиваешь каждый день! Почему не ходишь в церковь? Почему ты так говоришь? Почему кричишь? Почему ты смотришь телевизор?

А он мне отвечал:

— Может, ты оставишь нас в покое со своими попами? Живи своей жизнью, мы ведь не вмешиваемся, почему же ты на нас давишь?

Я действительно на него очень давил. Говоря об этом сегодня, делюсь с вами своими терзаниями.

Зашел я после этого в дом и ничего не сказал отцу. Шли дни, и через месяц он мне говорит:

— Как это ты вдруг стал такой? Ты что, закончил проповедь?

— Не понял, что ты имеешь в виду?

— Больше не говоришь, чтобы я ходил на исповедь.

— Ну, ты же сам все знаешь, ты ведь взрослый человек.

И сказал себе: «Очень хорошо, значит, я его убедил!» Но опять поторопился. Время шло, а он ничего… Я оставил его в покое, но меня так и подмывало говорить, сказать ему что-нибудь. Приближается Рождество Христово — не причастится ли? Нет! Пасха — не исповедуется ли? Нет! Но я говорил себе: «Молчание, послушание, молитва. Ой, отче Порфирие, твои слова просто связали мне руки и заключили уста! Ничего не могу поделать!»

И вот в 1996 году отец исповедался, а я этого даже не понял. Захотел и исповедался. Я подсчитал годы. Старец Порфирий говорил: «Пройдет четыре, пять, шесть лет (на шести он остановился), и увидишь чудо». В 1996 году отец исповедался, исповедуется и теперь и меня называет «отче». А мама еще не может, звонит мне и говорит:

— Алло, Андрей, ну как ты?

— Хорошо.

А отец изменился. Почему же старец Порфирий ничего не сказал о маме, а только об отце? Потому что мама уже ходила на исповедь. Душа его это чувствовала от Бога. Так изменился мой отец.

А ведь в конечном счете так легко не говорить, просто смотреть за собой, сказав: «Кто тебя поставил спасать мир? Ты зачем живешь? Чтобы изменить других? Думаешь, это твое дело — изменить человечество? Старайся успокоиться, обрести мир, увидеть свои слабые места!»

Самая хорошая проповедь

Иногда бывают такие люди, здесь и повсюду в мире, которые, поскольку не заняты личной любовью и отношениями, весь свой интерес направляют на то, чтобы изменить детей, родных, исправить их, изменить мир. Это говорит об отсутствии, нехватке у нас собственного счастья. Счастливый человек не интересуется другими так трепетно, он живет своей любовью.

Спросил я одну женщину, притеснявшую своего ребенка:

— У тебя есть муж?

— Да.

— Вы любите друг друга?

— А почему вы спрашиваете?

— Ты ощущаешь любовь и единение с мужем? Вы счастливые супруги? Если бы вы были счастливыми супругами, счастливой парой, но только по-настоящему, со всем, что стоит за словом «счастье», ты бы так сильно не тревожилась за ребенка.

Часто наша тревога о других показывает, что где-то в личной жизни, в отношениях со своим спутником мы не счастливы. Поэтому начинаем заниматься другими. Как в монастыре, когда у монаха или монахини нет мира с Богом, своим старцем и молитвой, он не находит покоя и все его раздражает: время, сырость, сверчки, паломники. А если у тебя есть мир с Богом и человеком, который рядом с тобой, ты не занимаешься другими: «Мы любим друг друга, Бог дал нам жизнь, мы поженились, нарожали детей, и они пойдут своим путем».

Бог не будет с тебя спрашивать, почему ты не притеснял его так сильно, почему не беспокоил других так много. Стань же и ты распахнутым объятием, как Бог. Уважай свободу другого и оставь его в покое.