Всё будет хорошо, обязательно

Мы сели за стол. Пили кофе и ели сливовый пирог. А Тантанна всё рассказывала и рассказывала о Брюсселе, о магазинах, о широких бульварах и проспектах, по которым ездило множество автомобилей. Ходить по улице пешком теперь уже не принято. Мы слушали разинув рот и видели, как румянец на её щеках всё разгорался и опускался до самой шеи.

Потом она замолчала и сказала, что хочет отдохнуть.

В тот вечер я легла спать с двумя большими кусками пирога в животе. Но чувствовала себя легко как никогда.

Я не видела, что в последующие дни у наших родителей замедлились все движения. Что их улыбки стали натянутыми, а потом и вовсе исчезли. Я не видела, как они подолгу шептались с другими взрослыми.

Не видела, как Тантанна снова мотала головой, но теперь уже прикусив губу. И без улыбки на лице.

Разумеется, я всё это заметила.

Но не хотела видеть.

Началась ярмарка. Яблоки в слоёном тесте были такие же сладкие, как в прежние годы, и шарманка при карусели играла так же громко и так же фальшиво. Мы с Йоханной, как всегда, ходили повсюду рука об руку. Смеясь и напевая, мы разгуливали среди каруселей и ярмарочных киосков. Мы так долго катались на воздушной карусели, что закружилась голова, и съели столько сладостей, что заболел живот. Мы знали, что сами виноваты и в том и в другом, но ничуть не расстроились. Мы вместе убежали в поле с часовенкой, нарвали цветов, которые вскоре увяли в наших потных ладошках. Когда к нам присоединились Роза, Жюль и Клара, мы принялись гоняться друг за другом со смехом и криками. Я убежала прочь от других как можно дальше. Убежала далеко-далеко, потому что поле было бесконечное и зелёное. Но Йоханна догнала меня, обо что-то споткнулась и упала. Падая, она схватила меня за ногу. Я тоже упала, прямо животом на землю. Мне было больно, но я смеялась. Смеялась до колик.

Мы лежали рядом в траве и смотрели, как голубое небо постепенно окрашивалось в оранжевый цвет. Облака стали прозрачные и нежные, точно кудри на головах у ангелов.

– Как же так? – вслух спросила я сама у себя.

– Что как так?

– Как же так, что мы все – это только жёлтое пятнышко на земном шаре? Ведь всё такое большое!!!

Йоханна не ответила. Я закрыла глаза и услышала вдали гул ярмарки.

– Ты не боишься? – спросила меня Йоханна. – Что будет война?

Теперь уже я не ответила. Оранжевый цвет перешёл в розовый.

Распрямила руку и дотянулась до её ладони. Она слегка сжала пальцы.

Я готова была вот так лежать и лежать. И думать, что так будет всегда. Всегда будут лето, ярмарка, запах травы и полевых цветов вокруг нас. И мы вдвоём, рука в руке, будем смотреть на небо с цветными облаками.

Когда шум ярмарки затих, у меня в голове продолжал звучать только мамин голос, говоривший, что всё будет хорошо. Обязательно.

Но тут мамин голос зазвучал на самом деле.

Мама звала меня, потому что было уже поздно. И пора спать.

Надо было идти домой.

Я посмотрела по сторонам и попрощалась с Йоханной.

На следующий день уехала Тантанна.

У нас в доме опять запахло жареным луком и зелёным мылом, как обычно. Всё было в порядке, но чего-то недоставало. Думаю, мы все скучали по аромату ландыша, окружавшему Тантанну. Словно знали, что это был её последний приезд.

4.

Они везли тележки, полные горшков и кастрюль, одеял и матрасов. Мужчины, женщины, дети. Они шли из тех мест, куда уже докатилась война. Некоторые вели на верёвке корову или козу.

Я слышала названия городов, о которых знала только по урокам в школе.

Льеж. Лёвен. Антверпен.

Точки на карте Бельгии, висевшей рядом с классной доской. На моём глобусе их вообще не найти. Но эти города охватил огонь, рассказывали беженцы. И виноваты были немцы.

Они поджигали дома и убивали людей. Даже детей. Бежать было менее опасно, чем оставаться. Вот беженцы к нам сюда и пришли.

В тот последний кусочек Бельгии, который ещё не заняли немцы. Самый безопасный уголок мира.

Понятно, почему они оказались у нас. Я бы на их месте тоже пришла именно сюда.

От этой мысли мне становилось спокойно. Пока прибывают беженцы, мы точно знаем, что у нас хорошо.

А разговаривали они на очень-очень странном языке. Некоторые, я слышала, говорили по-французски. Но фламандцы удивляли намного больше. Господи, как они коверкали звуки! Вроде бы говорили на том же языке, что и мы, но совсем по-другому. Ещё более странно, чем валлоны. Вместо «соль» – «силь». Вместо «хлеб» – «хлэб». Но это ещё ладно, это я хотя бы понимала, а многие другие слова было вообще не разобрать.

Стоя у дороги, мы смотрели на вереницу беженцев. На женщин с озабоченными лицами, на измождённых мужчин. На детей, таких испуганных, будто они заблудились и боялись, что уже не найдут дорогу домой.

Мне когда-то приснилось, что я не могу найти наш дом. Соседские дома были на месте. А наш исчез. И вообще исчезло понятие «мы». Меня никто не узнавал. И никто не слышал о моих родителях. Я была одна, я потерялась. Вот так, наверное, и чувствовали себя эти дети. Как в страшном сне, но только на самом деле.

– Всё будет хорошо, – сказала мама.