Всё, что имели...

В душе Леонтьева росло чувство досады и огорчения оттого, что никто из выступавших не возразил, что он, парторг, не прав, что лучшего директора, чем Кузьмин, и желать не надо. Выслушав такие возражения, он согласился бы и в своем заключительном слове сказал бы, что вопрос о работе коммуниста Кузьмина был вынесен на заседание парткома с единственной целью — помочь ему перестроиться, стать более твердым в решении повседневных задач. Но почти все с теми или иными оговорками (Александр Степанович добр и заботлив, любит завод и его людей) согласились в главном: для пользы дела оружейникам нужен более жесткий руководитель. Леонтьеву думалось, что симпатизирующая нынешнему директору Мартынюк выступит и решительно опровергнет его мнение. Но она промолчала, и он с никому не известной горечью подумал: «Своим молчанием секретарь горкома утверждает наше решение».

Только поздней ночью закончилось заседание парткома. Ладченко напросился к Алевтине Григорьевне в спутники, и не один, а с Веселовским, которого пригласил к себе ночевать.

— Если Вера не возразит, подвезу. Как, Вера, возьмем кавалеров? — обратилась Алевтина Григорьевна к своему шоферу Вере Кольцовой.

— Пускай садятся, — грубоватым простуженным голосом ответила та.

В машине Алевтина Григорьевна спросила у Веселовского:

— Что вы думаете, Афанасий Поликарпович, о нынешнем событии?

— А что думать? Все карты наркомата спутаны. Мне было приказано увезти из Новогорска Рудакова. Решено завод ему дать. А теперь вижу — надо увозить Кузьмина.

— В наркомате согласятся назначить Рудакова у нас директором?

— С мнением партийных организаций в наркомате считаются. Утром позвоню начальству. Доложу. Назначат.

— Берегитесь, братцы, с Рудаковым не поговоришь о ржавчине, — с притворным вздохом сказал Ладченко.

Обращаясь к нему, Веселовский продолжал:

— То, что язык твой впереди головы идет, я давно знаю. Но неужели Сазонов правду говорил о ржавчине и сере?

— Была такая шутка…

— Не много ли шутите, Николай Иванович? — проворчала Алевтина Григорьевна.

— Он всегда шутил и, к сожалению, перебарщивал часто, — вместо Ладченко проговорил Веселовский. — Отшутился. Рудаков язык ему укоротит. Константин Изотович умеет это делать.

— Ох, умеет, кормилец, — со смешком в голосе отозвался Ладченко.

Положив на стол перед Леонтьевым наркоматовскую телеграмму о своем назначении директором, Рудаков спросил:

— Скажи, парторг, как мы будем с тобой работать?

— Время подскажет, — уклонился от прямого ответа Леонтьев, понимая, какой смысл вложил в свой вопрос новый директор завода.

— Хотелось бы услышать что-нибудь более определенное. Известно, что Кузьмина ты подталкивал, дружбу с ним не водил.

Леонтьев улыбнулся.

— Дружба дружбой, а служба требует свое. Ты застрянешь, тебя подталкивать придется.

— Ответ в моем духе, — подхватил Рудаков. — Надеюсь, вместе с тобой ходить по цехам не будем, в тетрадочки записывать недостатки не станем.

— Не будем, не станем, — согласно кивал головой Леонтьев. — Сам знаешь, времена переменились, хотя не зазорно и вместе заглянуть к тем же, скажем, инструментальщикам или сборщикам. Кашу маслом не испортишь… Мы с тобой, Константин Изотович, всегда найдем общий язык, не первый день знакомы.

Рудаков неожиданно спросил:

— Скажи, Андрей Антонович, только откровенно: ты действительно уверен, что дела у меня пойдут лучше, нежели у Кузьмина?

— Да, уверен, — ответил твердо Леонтьев. — Без этого было бы по меньшей мере нечестно кидаться в драку.

— Ну, Андрей Антонович, спасибо на добром слове. Позволь на откровенность откровенностью: мне приятно идти с тобой в одной упряжке.

В кабинет вошел Артемов, обратился к Рудакову:

— Константин Изотович, вызывали?

— Приглашал! Здравствуйте, Лев Карпович. — Рудаков пожал ему руку. — Присаживайтесь, рассказывайте, что там у вас в училище.

Поздоровавшись за руку с Леонтьевым, Артемов сказал:

— Вам и без меня известно: вошли в колею.

— И ваша колея направлена…

— Разумеется, на завод.

— Верно, — подтвердил Рудаков. — Тут, Лев Карпович, вот что может вырисоваться: идет весна, вслед за ней наверняка осложнится фронтовая обстановка, а значит, военкомат потребует от нас людей призывного возраста. Кем заменим их?

— Моими ребятами, это ясно, — ответил Артемов.

— Другого резерва у нас нет. Обстоятельства требуют сократить срок обучения до разумного предела, встать на путь узкой специализации.

— Штат у меня маловат, — пожаловался Артемов.

— В госпитале бываете? — поинтересовался Леонтьев.

— Наведываюсь. Выудил одного из выписавшихся. Токарь шестого разряда. Толковый парень. Согласился работать в училище. На деревяшке ходит, но для нас — находка. И вот еще новость. Еремей Петрович вспомнил: сюда привезли кое-что из нашего заводского музея. Лежат экспонаты мертвым грузом в завкомовской каморке, а у нас в училище помещение найти можно и развернуть бы там что-то вроде наглядной агитации, — говорил Артемов.