Всё, что имели...

— Права пословица: век живи — век учись! — воскликнул Леонтьев. — Не «кое-что», а многое привезли, — продолжал он. — И все это действительно лежит мертвым грузом без всякой пользы. Как у нас прежде было? Каждый новичок начинал знакомство с заводом с музея, и многие на всю жизнь прикипали к нашему оружейному.

Рудаков одобрительно отнесся к созданию заводского музея в ремесленном училище и, не любивший откладывать дело в долгий ящик, он тут же пригласил председателя завкома.

Иван Сергеевич Лагунов появился незамедлительно, как будто стоял за дверью и специально ожидал вызова. Невысокий, излишне подвижный, он старался быть бодрым, хотя причин для этого мало: заедали нехватки. «Братцы, потерпите малость», «Братцы, не пройдет и года, как все у нас будет», — любил он говорить, если в завком приходили рабочие с просьбами, заявлениями, претензиями, и «братцы» как-то успокаивались после разговора с Иваном Сергеевичем, веселели.

Леонтьеву, знавшему о приемах председательского разговора с посетителями, иногда хотелось приструнить чересчур оптимистично настроенного Лагунова, сказать ему, чтобы поменьше давал радужных обещаний, а почаще обращался к суровой правде. Но воздерживался от замечаний, потому что видел: оружейники не обижаются на своего профсоюзного вожака, они понимают положение дел, а если обращаются к нему с почти невыполнимыми просьбами, то, наверное, лишь по привычке. В былые времена завком был богат и санаторными путевками, и прочими благами, которыми он мог одарить каждого прилежного оружейника. Леонтьеву было известно и другое: если случалось, что просьбу того или другого рабочего можно было удовлетворить сейчас, тут уж Ивану Сергеевичу Лагунову никто не мог помешать исполнить свой приятный долг.

Узнав, что вызван к директору из-за музейных экспонатов и что решено поручить Марине Храмовой заняться созданием заводского музея в училище, Лагунов просиял.

— Дельно, — согласился он. — А то не знал, куда девать бесценные ценности. — В следующую минуту Лагунов обеспокоенно и неожиданно для всех сказал: — Встретил я кормильцев наших — товарищей из колхоза, жаловались они: волки совсем обнаглели, на фермах живность режут, из деревни собак таскают. Оно и понятно: некому трогать зверье, на фронте охотники. Товарищи помочь просили.

— Вот никогда не думал, что возникнет и такая проблема, волчья, — развел руками Рудаков.

— Надо помочь, охотники у нас есть. Поручим это дело Ладченко, он чемпионом был у нас по стрельбе, — предложил Леонтьев.

Когда при встрече он сказал Ладченко, что решено поручить ему горячее дельце — пошерстить волчью стаю, в глазах у того засверкал азарт охотника. Но Ладченко не был бы самим собой, если бы и здесь не пошутил:

— А не поручить ли Марине Храмовой с докладиком выступить перед волками? Серые разбойники разбежались бы…

— Не паясничай! — разозлился Леонтьев.

— Не кипятись. Я-то знаю: ты о ней не лучшего мнения.

— Это не твое дело. Ты лучше подумай, какое мнение складывается у начальства о тебе и твоем цехе.

— Читал приказик, расписался… Кузьмин хоть подсластил бы пилюлю, а Рудаков со всего плеча…

— Ты не согласен? У тебя нет брака, нет потерь металла?

Ладченко хмуро ответил:

— Приказы не обсуждаются…

У себя в цеховой столовой Ладченко увидел Зою Сосновскую, вслух читавшую заводскую многотиражку.

Он уже знал содержание газетной статьи и, дождавшись, когда Зоя закончила громкую читку, заговорил:

— Ну, Маркитан, ну, щелкопер непутевый, ни за что ни про что ославил нас!

— Да что там говорить, Николай Иванович, правда в газете написана, — отозвался Макрушин.

— Правда? Какая же это правда, если этот горе-газетчик не берет во внимание условия, в которых мы работаем, — возразил ему Ладченко.

— Условия условиями, а разве не бывает так, что мы попусту металл тратим, в стружку гоним? Бывает, и часто. Чего ж на условия кивать и на газету обижаться, — не соглашался Макрушин. — Или возьми другое — брак. Разве у нас его не бывает? Бывает, и тоже частенько. Чего ж закрывать глаза на это?

— Что верно, то верно, — подтвердил секретарь партбюро Конев.

— Ну, тогда пошли, друзья-товарищи, напропалую чернить цех, возводить напраслину, — не унимался Ладченко, привыкший к тому, что инструментальщиков чаще все-таки нахваливали и, как он думал, вполне заслуженно.

— Я так мыслю: если, скажем, стегают сборочный цех или механический, то и мне больно. А как же иначе? Иначе нельзя. Я или он, — Макрушин кивнул на сидевшего за обеденным столом Савелия Грошева, — мы ведь за все в ответе. Позволь, Николай Иванович, и еще сказать: мы должны помнить, откуда приехали и какой у нас был завод.

— Эк, и сравнил же ты, Никифор Сергеевич. То было там! — подал голос один из рабочих.