Всё, что имели...

— Ничего, мимо не проедет. Нас четверо, по перрону разойдемся и будем ко всем, кто приедет, присматриваться, — рассудила практичная Ольга Вандышева.

— Петя у нас — приметный. Бравый командир. С медалью! Лицом на меня смахивает, — стал объяснять Макрушин.

— И с такими же седыми усами? — насмешливо перебила Ольга.

— С тобой говорить — язык поломаешь, — отмахнулся Макрушин.

Зоя стояла неподалеку от Никифора Сергеевича и смотрела в ту сторону, откуда скоро должен прийти пассажирский поезд, видела сверкающие под луной нити рельсов, приветливый зеленый огонек открытого семафора. Изгибаясь дугами, рельсы уходили за поворот, скрывались где-то за горой. Оттуда послышался хрипловатый паровозный гудок, а потом она стала различать, как все отчетливей стучат колеса, а вместе с ними все сильней постукивало у нее в груди сердце.

Из-за горы, из-за поворота вырвался яркий сноп света, ударил в окна недалекого инструментального цеха, уперся в будку на проходной, и Зое показалось, что она увидела вахтера дядю Васю с винтовкой за плечами.

В клубах паровозного дыма запутались лунные лучи, да и сама луна будто бы была поймана, как неводом, этими клубами дыма и еле-еле выскользнула из них.

Грохоча, окутываясь дымом и паром, поезд приближался, и тут Зоя испугалась: а вдруг не остановится он, промчится мимо, скроется в черной пасти недалекого туннеля?

Сердито скрипя колесами, поезд остановился. Поворачивая голову, Зоя во все глаза смотрела то в сторону паровоза, то в сторону уже потухшего семафора, видела редких пассажиров, сошедших на перрон, которых никто не встречал.

— Петя! Милый ты мой! — послышался голос Никифора Сергеевича, и она почти вслепую бросилась на этот голос и увидела, как Никифор Сергеевич обнимает незнакомого ей человека.

«Это же он, это Петя!» — возликовала она и, подбежав к ним, остановилась, не зная, что делать, что сказать. Петя стоял на костылях. На одной ноге у него был сапог, а другая нога обута во что-то непонятное: то ли валенок на ней, то ли просто замотана чем-то.

— Что же ты стоишь, Зоя? Приехал! Вот он! — радовался Никифор Сергеевич.

— Здравствуй, Зойчонок, — незнакомым голосом поздоровался Петя.

— Здравствуй, — прошептала она и неожиданно для самой себя расплакалась.

Подбежали Ольга и Фрося, шумно здороваясь, они целовали Петю. Потом Ольга вскинула за спину Петин вещевой мешок, Фрося взяла шинель, а Зое досталась его чем-то набитая кирзовая полевая сумка.

Поезд ушел.

— Ну, двинулись по домам, — сказал Макрушин.

Ольга, Фрося и разговорчивый Никифор Сергеевич шагали впереди, а Зоя с Петей поотстали. Она слышала, как скрипят его костыли, и подумала, что ему трудно идти и, наверное, больно наступать на раненую ногу, и сердце у нее сжималось от жалости.

Она так мечтала об этой встрече, столько приготовила для него хороших слов, но никак не могла отыскать их, эти слова, в своей памяти. «Да что же ты молчишь», — стала корить себя Зоя.

— Петя, а там, где ты лежал в госпитале, тоже тепло? — спросила она.

— Прохладнее, чем здесь, но теплее стало, — ответил он.

Зоя остановилась (пусть он отдохнет), спросила:

— Петя, а ты опять видел того зайчика?

— Какого зайчика? — не понял он.

— Ну, который к немцам побежал, а потом к нашим вернулся.

— Не видел.

— Ты писал мне, помнишь?

Он засмеялся.

— Помню, помню, — Петя положил ей руку на плечо. — Не обижайся, никаких зайцев я не видел. Там не до зайцев было.

Зоя не обижалась. Она стояла, боясь пошевельнуться, чтобы его рука не соскользнула с ее плеча.

Петя наклонился, и Зоя почувствовала на своей щеке его теплые губы и, не помня себя, стала целовать его сама и — впервые…

От него пахло табаком и лекарствами.

Когда они подошли к бараку, услышали:

— Ну, соседушки дорогие, нынче на работе не задерживайтесь. Приходите вечером. Отметим приезд фронтовика, — пригласил Никифор Сергеевич Ольгу и Фросю.

11

Он и Грошева попросил не задерживаться вечером в цехе, сказав, что по случаю приезда племянника решил закатить пир на весь мир.

— Добро, Никифор Сергеевич, не задержусь, — пообещал Грошев.

Привычно работая, он поглядывал на Тюрина, тоже приглашенного Макрушиным. Было заметно: Григорий спешит выполнить свои две нормы, мужик он хваткий, специалист что надо, но от станка ему часто приходится отрываться — бригадир! А в бригаде у него зеленая молодежь, среди которой Борис Дворников и Виктор Долгих — лучшие. Конечно, эти ребята многому научились, многое умели, но еще нуждались в подсказке.

Грошеву не давал покоя макрушинский «пир на весь мир». Само собой понятно, рассуждал он, одну-другую бутылку Никифор Сергеевич на стол поставить может, а чем закусывать? Вот ведь морока! Ему надо было бы предупредить каждого: приходи, мол, со своей закусью… Не предупредил же. И зря. Всяк понимает, что он, одинокий старик, живет цеховой столовой, — рассуждал Савелий Грошев по дороге к бараку.