Всё, что имели...

Жены дома не было, ушла, наверное, к соседкам язык почесать или шитье понесла какой-нибудь заказчице. Прошлой ночью она вернулась от Арины, рассказала, что у дочери наступают самые главные заботы — государственные экзамены, а значит, ей, матери, придется почаще ездить в город и подольше задерживаться там, чтоб Арина, кроме занятий, ничего другого не знала, ни в чем нужды не испытывала. Он согласился, надеясь, что после этих экзаменов дочь приедет к ним, покажется… Вообще-то он поругивал себя: надо было бы еще раньше настоять, приказать Арине приехать в гости к родителям, дорога-то недалекая. Но опять же Степанида на все его слова о приезде дочери отвечала: Аринушке не до гостей, Аринушка занята, у нее последний курс, вот повольнее со временем станет — и приедет. Что ж, тоже правильно.

На большом, приобретенном Степанидой кухонном столе, как всегда, стоял примус, а на нем прикрытая крышкой сковорода. Подняв крышку, Грошев увидел несколько тонких колесиков колбасы, перемешанных с кусочками сала. Разожги примус, подогрей — и готов домашний ужин… Отличная закуска! На всех, кто будет в гостях у Макрушина, этого, конечно, маловато, но тут уж ничего не попишешь: чем богаты, тем и рады, как говорится… А нет ли в кухонном столе еще? Степанида наверняка припасла что-нибудь на завтрак. Утром-то можно обойтись чайком, невелика беда… Рассудив так, Грошев хотел было заглянуть в тумбу стола, но дверцы были заперты на ключ. «И от кого запирает, чудачка», — думал он, обшаривая глазами гвозди и крючки на стене. Ключа нигде не было. И тут вспомнил, что сам же врезал крохотный замок, а запасной ключ лежит в ящичке швейной машинки.

Открыв дверцу, Грошев обрадовался: эвон какое богатство — полкуска сала, буханка хлеба, две банки рыбных консервов… Повезло Никифору Сергеевичу!

Скрипнула дверь, послышался возмущенный голос жены:

— Ты что здесь делаешь? Тебя кто просил по столам лазить?

Савелий смутился, покраснел.

— Да я… Да к Никифору Сергеевичу гость приехал… За столом пожелал посидеть Никифор. Сергеевич, — виновато лопотал он и вдруг, повеселев, сказал: — Он и тебя приглашал. Ты-то его племянника Петю знаешь, еще мальчонкой видела.

— Ладно, бери, неси. Люди — в дом, а ты — из дома, — проворчала она.

— Ты придешь? — спросил он, завернув еду в газету.

— Не до гостей мне, — отмахнулась она.

Когда Савелий ушел, Степанида заглянула под кровать, потрогала рукою припрятанный рюкзак. Цел! Надо было бы еще днем отнести эту поклажу, но проспала. Как приехала ночью, как посидела за швейной машинкой для отвода глаз, а больше, чтоб не ложиться в постель к мужу под бок, потом на работу его проводила, так и улеглась на весь день. Умаялась. Вон сколько они с Терентием Силычем помотались, ездили в другой областной город. В поезд сели порознь, а уж потом Степанида нашла Терентия Силыча в служебном купе. К ним заходила проводница, и он щедро угощал ее. Потом проводница ушла, щелкнув замком снаружи, и они остались вдвоем. Стучали и стучали колеса, и Степанида слышала их приятный стук, и Тереша тоже слышал…

Когда утром приехали в город, Терентий Силыч вынес чемоданы, кивнув Степаниде — охраняй, и метнулся куда-то. Вскоре он вернулся и шепнул ей: нашлась повозка. Потом Терентий Силыч медленно ехал на той повозке с каким-то мужчиной, а Степанида, будто совсем чужая, шла поодаль вслед. Она догадывалась: Терентия Силыча ожидали в городе, а кто — не знала. Он вообще никогда и ни с кем ее не знакомил, посмеивался: боюсь, еще отобьют, ты-то у меня вон какая… И ей было очень приятно слышать и «боюсь», и «еще отобьют», и «ты-то у меня вон какая». И он у нее был вон какой хороший, лучше и не встретишь… В таком же служебном купе они ехали вместе до Новогорска. Так же стучали колеса, и четыре часа езды минуткой для нее пролетели… Терентий Силыч поехал дальше.

На улице уже стемнело.

Взяв тяжеловатый рюкзак, Степанида, крадучись, миновала бараки и знакомой тропкой стала подниматься на гору, туда, где в распадке были рассыпаны частные строения и где жила Серафима Тимофеева с тремя дочками-школьницами. Дом у Серафимы невелик — светелка да кухонька, а во дворе, под сараюшкой, погреб — такая выдолблена в камне хоромина, что Степанида всякий раз диву давалась: как умудрился хозяин сотворить подобное подземелье, никого не призывая на помощь. Теперь в погребе можно хранить съестное хоть до конца войны — не испортится! У самой Серафимы хранить нечего, и погреб, можно сказать, пустовал, он-то и был для Степаниды находкой.