Всё, что имели...

— Прошу садиться, товарищ старший лейтенант, — сказал майор Куницын и, распечатав пакет, стал просматривать документы. — Повоевал ты, старшой, ничего не скажешь, — продолжал он. — У тебя левая нога, у меня правая, и если сложить наши здоровые ноги, то никакая строевая не страшна, — пошутил военком и вдруг спросил: — Сколько думаешь отдыхать?

— Врачи определили, — ответил Статкевич.

— Врачи… Им только верь… Недельки хватит?

— Не понял, товарищ майор.

— Что ж тут непонятного? Сдашь аттестаты, встанешь на довольствие, недельку отдохнешь и ко мне, на мое место. Понял? Пойдешь по моим стопам. Я, как и ты, пришел, а мне тогдашний военком: здравия желаю, товарищ майор, даю вам сроку три дня и ко мне… А я тебе неделю даю. Ну как, согласен?

Вопрос был неожиданным. Статкевич еще не знал, не решил для себя, чем он будет занят во время долгого отпуска. Дядя Никифор говорил: отдыхай, сил набирайся, а там видно будет.

— Я приучен выполнять приказы, — ответил он.

— Понятно. Ты кадровый. А меня война заставила надеть форму, — опять же неожиданно заговорил Куницын. — До войны я строил мосты, а в войну подрывал их… Ты представляешь, каково было мостостроителю? Помню, приказали мне взорвать мост, а это был мой первенец, еще практикантом зеленым я строил его и стоял под мостом, когда по нему первый поезд проходил… Есть у нас такая причуда — становиться под мост при первом рабочем испытании… Ты-то пушки свои, поди, берег, не подрывал…

— В первое время доводилось и подрывать, — сказал Статкевич.

— Ага, тоже приходилось? В таком случае тебе все понятно. Теперь давай о приказе. Доложу о тебе в округ, и оттуда придет приказ о твоем назначении. Ты уж, пожалуйста, не возражай, Петр Васильевич!

Мартынюк позвонила на завод Рудакову и сказала, что приедет к нему для серьезного разговора.

— Всегда рад видеть вас, Алевтина Григорьевна, — послышался в трубке его ровный и несколько холодноватый голос.

Подождав, когда Рудаков поинтересуется, какие нужны сведения, к чему приготовиться и, не дождавшись, она спросила:

— Неужели вас не волнует, о чем пойдет речь?

— Любой разговор с вами — серьезный, — отозвался он.

Да, Рудаков — это не Кузьмин. Кузьмин спросил бы и о самочувствии, и о машине — бегает ли, мол, не нужно ли подослать свою легковую… Рудаков не делал этого. Он был по-деловому вежлив, не признавал пространных рассуждений, отвергал все то, что не имело отношения к заводу. Ей вспомнились слова Ладченко о том, что Рудакову на соседа-смежника не кивнешь, плакаться ему в жилетку бесполезно… Она тогда пошутила: «Выходит, кончились веселые денечки». Ладченко ответил: «Все мы люди, все мы человеки, Алевтина Григорьевна. С нашим братом нельзя нянчиться, наш брат умеет пользоваться любой слабинкой начальства. Теперь на заводе крепкая рука. Вот что важно!»

Мартынюк знала, что Рудаков ездил в обком, разговаривал с Портновым. По телефону Иван Лукич говорил ей, что Рудакову надо помочь, но его желания следует согласовать с реальными возможностями, особенно в смысле фондов на строительные материалы. К ней уже приходил управляющий трестом «Медьстрой», жаловался на оружейников, которые, заручившись поддержкой области и наркомата, не знают меры в своих требованиях. Алевтина Григорьевна решила обсудить все эти дела на бюро горкома и ехала к Рудакову, как говорится, во всеоружии, рассуждая, что жилье строить надо, здание для инструментального цеха тоже надо, и против заводского клуба кто же возразит? Нужен! Однако тот же Рудаков должен учитывать возможности города. Именно об этом она и собиралась поговорить с ним наедине, даже пословицу напомнить — по одежке протягивай ножки…

В директорском кабинете Мартынюк увидела парторга Леонтьева, главного инженера Рябова, председателя завкома Лагунова, начальника строительного цеха Марченко. Со всеми поздоровавшись за руку, она повернулась к Рудакову, говоря ему взглядом, что хотела бы наедине побеседовать, но он вдруг начал:

— Пользуясь присутствием Алевтины Григорьевны, давайте, товарищи, обсудим наши строительные дела.

Она удивилась: откуда ему стало известно о том, для какой цели она приехала сюда?

Рудаков попросил Марченко доложить о строительстве жилья, и когда тот окончил свой коротенький доклад, Алевтина Григорьевна обратилась к директору:

— Разрешите, Константин Изотович, внести некоторую ясность?

— Пожалуйста, Алевтина Григорьевна, — сказал он.

— Мне кажется, дорогие товарищи, что некоторые из вас витают в облаках, не учитывают реального положения дел. Строить надо, с этим никто не спорит. — Продолжая говорить, она поглядывала на присутствующих и по их лицам видела: они внимательно слушают и соглашаются, и Рудаков тоже.