– Забрал все, что мог. – Он отвел взгляд. – Нгуены помогли мне. Я забрал несколько коробок, а они оставили себе остальное. Пару папиных картин подарил галерее, а остальные…
– Остальные что?
– Они остались там.
– В доме? Думаешь, они все выбросили?
– Не знаю и предпочитаю не думать об этом, – вздохнул он и потер шею. – Надо возвращаться, Лея. Уже поздно, мы должны высадить тебя в Брисбене, а потом сесть на самолет.
Пока мы шли обратно в отель, я пыталась выкинуть из головы последние мысли. Хотела бы я сказать, что мне это удалось. Но это не так.
Февраль. (Лето. Австралия)
Я вернулась в Брисбен. Вернулась к рутине.
К живописи.
Мне не надо было посещать занятия, и потому дни текли один за другим. Я часами торчала на чердаке, иногда выбираясь выпить с друзьями после обеда, а по вечерам шла к Лэндону, чтобы поужинать и уснуть, свернувшись калачиком рядом с ним.
Но в этом однообразии была трещина.
И эту трещину звали Аксель.
– Значит, ярмарка искусств, – сказал Лэндон, помогая мне достать сковороду из одного из высоких шкафчиков. Я только что сообщила ему, что еду с Акселем на ярмарку в эти выходные и буду выставлять пять работ. – Переночуешь у меня?
– Да, это всего в часе езды. Хочешь поехать с нами? – Я посмотрела на него немного нерешительно, потому что знала, что, если он согласится, ситуация будет странной, но в то же время я отчаянно нуждалась в том, чтобы все наконец стало нормально, а пока что я была далека от этого.
Лэндон покачал головой и вздохнул.
– Не могу, у меня есть дела.
Я восхищалась безмятежностью Лэндона, его спокойствием. Может быть, потому что была полной противоположностью, вся на нервах и импульсивная. Мною управляли эмоции; я могла плакать из-за любой глупости или смеяться над ней до боли в животе, в мгновение ока переходить от черного к белому и накручивать себя так сильно, что иной раз мне казалось, будто я нахожусь в центрифуге.
– Скажи мне все, о чем ты думаешь.
Он наклонился ко мне и нежно поцеловал.
– Я думаю о том, какая ты замечательная.
– Я серьезно, – засмеялась я.
– Я тоже. Что тебя беспокоит?
– Эта ситуация, ну ты понимаешь. – Я села у кухонной стойки, пока он ставил воду нагреваться и доставал из шкафа пачку макарон. – Я хочу, чтобы ты сказал мне о своих чувствах, если в любой момент что-то заставит тебя чувствовать себя некомфортно. Пожалуйста, не держи это в себе.
Он глубоко вздохнул и посмотрел на меня.
– Это только все усложнит.
– Тогда сделай это. Усложни.
Я всегда предпочту это молчанию.
– Меня беспокоит то, как он смотрит на тебя, – выпалил он.
– Он вообще на меня не смотрит.
Лэндон опустил макароны в кипящую воду.
– А еще меня беспокоит то, что ты это отрицаешь.
– Если бы ты знал Акселя, ты бы понял.
Я закусила губу. Я не хотела заходить дальше и говорить ему, что не стоит доверять первым впечатлениям об Акселе, что реальность куда менее прозрачная, чем казалось на первый взгляд, что в глубине души он «не так уж сильно всего этого хотел», как он сам мне сказал.
– Вы поговорили? – спросил он.
– Что именно ты имеешь в виду?
– Черт, Лея. О вашей истории. О том, что случилось.
– Там не о чем было говорить.
– Как ты можешь говорить о?..
– Мы друзья, – рассеянно оборвала его я. – И я предпочла бы забыть, что у нас было что-то еще, потому что если буду помнить все это, то не смогу его простить. Мы не разговаривали об этом, и я сомневаюсь, что когда-нибудь поговорим; это то, что произошло, некоторые вещи лучше оставить позади, чтобы жить дальше, не таская за собой бремя. Ты же понимаешь? Ведь иначе и быть не может.
Лэндон кивнул и серьезно посмотрел на меня.
– Ты перестала держать обиду?
– Да, – солгала я. Солгала, потому что была неспособна признать обратное и не была готова честно ответить на этот вопрос. Если бы я сказала «нет», это разрушило бы все хрупкие основы, на которых я строила свои новые отношения с Акселем.
Впервые я почувствовал потребность в рисовании, когда мне было тринадцать лет. В тот день Оливер не пошел в школу из-за температуры, так что, вернувшись из школы, я зашел к нему домой, чтобы немного посидеть с ним. Роуз открыла дверь и улыбнулась мне, впуская.
– Заходи, солнце. Оливер спит.
– До сих пор? Ну и слабак, – проворчал я.
Роуз посмеялась, и я последовал за ней на кухню.
– Хочешь, сделаю тебе апельсиновый сок?
– Хочу, – пожал я плечами. В тот день мне нечем было заняться, и я не хотел оставаться один.
– А Дугласа тоже нет?
– Он здесь, в студии. Сходи к нему. Сейчас принесу вам сок.
Я поднялся по лестнице дуплекса на второй этаж. Звуки песни I Will привели меня к нему в студию, и я с любопытством огляделся. Дуглас напевал песню с кисточкой в руке, а Лея танцевала вокруг него. Я таращился на них, пока он меня не заметил.
– Эй, мальчишка! Иди-ка сюда.
Он поставил музыку на паузу и улыбнулся мне.