Всё, что мы потеряли

Я получила ответ. Тот, который столько месяцев ускользал от меня.

Коснувшись его губ, я поняла, что усилия стоили того. Боль. Снятый защитный слой. Позволить проникнуть страху. Чувствовать. Чувствовать. Чувствовать. Я видела, как эмоции уравновешивали подъемы и падения, переплетаясь, потому что без грусти никто не придумал бы слово «счастье». И целовать его — счастье. Искра радости, от которой можно загореться и взорваться, как фейерверк. Бабочки в животе. Вкус той ночи на губах. Запах моря, которым пропиталась его кожа. Его шершавые пальцы на моей щеке. Его взгляд, раздевающий меня. Он. Снова он. Всегда он.

И отказаться от этого… было невозможно.

50

Аксель

Я встал в ужасном настроении и все еще злился на себя, на нее и на все, что попадалось под руку. Я выпил кофе одним глотком, взял доску и пошел по дорожке к пляжу.

Вода в это время года холодная, но я даже радовался. Я сосредоточился на волнах, на контроле над собственным телом, пока катался на гребнях, на солнце, которое медленно поднималось на горизонте, на звуке волн…

И когда я устало повис на доске, скрестив руки, мысли, которые я пытался похоронить, вернулись с новой силой.

Она. Эти мягкие губы со вкусом лайма.

Я закрыл глаза, глубоко дыша.

Что, черт возьми, произошло со мной?

Я вышел из воды злой, вернулся домой, поставил доску на террасе и увидел, что Лея уже проснулась и наливает себе чашку кофе на кухне за барной стойкой. Я напряженно проглотил слюну. Она искоса посмотрела на меня.

— Почему ты не разбудил меня?

— Вчера мы засиделись допоздна.

Лея заправила волосы за ухо.

— Да, но ты всегда меня будишь.

— А вот сегодня не стал. Остался кофе?

— Думаю, что немного есть еще.

— Хорошо.

Я налил себе вторую чашку за день и открыл холодильник в поисках еды. Как я и боялся, я услышал ее голос у себя за спиной. И этот тон… он намекал, что она так просто это не оставит. Я не хотел слышать ничего.

— Аксель, вчерашнее…

— Чертова ошибка.

— Ты же несерьезно, — прошептала она, вся дрожа.

Я выдохнул воздух, который сдерживал внутри, прислонился бедром к кухонному шкафу и посмотрел ей в глаза. Я был тверд. И жесток. Как и должен быть.

— Лея, ты попросила меня подарить тебе поцелуй. Я сделал это, хотя знал, что не должен. Мне надо было понять, что ты немного не увидела границ, я тебя не виню. У тебя плохой период. И ты… ты…

Она сделала шаг вперед.

— Кто я? Скажи.

— Ты ребенок, Лея.

— Ты знаешь, что мне это делает больно.

— Ты скоро поймешь, что иногда боль лечит другие вещи.

И ей нужно вылечиться от меня, что бы ни было в ее голове. Я был не очень уверен в том, что она чувствует и как так получилось, что много лет назад, когда я увидел сердечки в ее записной книжке, я не сообразил. Некоторые вещи лучше оставить как есть, пока они не исчезнут. Избегать их. Смотреть в другую сторону.

Так проще. Гораздо проще, да…

Я взял пакет яблочного сока.

— Я тебе не верю, Аксель. Я это почувствовала. Почувствовала тебя.

Она подошла ко мне, шаг за шагом. И каждый ее шаг отзывался чертовой дрожью. Я видел в ней девушку, которой она была раньше, способную броситься в пропасть не думая, не знающую слова «последствия». Страстную. Настойчивую. Позволявшую эмоциям захлестнуть ее, потому что она их не боялась. С непредсказуемыми действиями. Рисовавшую чуть ли не с закрытыми глазами и разрешавшую чувствам вести себя за собой, не анализировавшую каждый шаг, не понимающую, что она творит волшебство.

— Я знаю, что попросила тебя об этом. Но это было по-настоящему. Поцелуй.

— Лея, не усложняй все, — зарычал я, свирепея.

— Ладно, просто признай это. И я успокоюсь.

— Я не буду тебе врать, только чтобы ты была довольна.

Я поставил сок в холодильник и громко захлопнул дверцу, размышляя, во что я по глупости вляпался. Я оставил Лею на кухне и вышел на террасу.

И в какой идиотский момент я решил напиться с ней? В какой идиотский момент я поддался импульсу и уступил? В какой идиотский момент произошло это все? Я просто не понимал, что случилось. Та самая девчонка, которую я знал малышкой, сейчас просила меня, чтобы я признал этот поцелуй настоящим.

Если бы Оливер узнал, он бы меня убил.

И черт возьми, что бы подумал Дуглас Джонс об этом всем?

Этот вопрос меня прошиб насквозь, и я нахмурился. Я впервые подумал о нем так, как будто он все еще где-то был. Я никогда не понимал людей, которые считали, что когда с ними происходило что-то хорошее, то это дело рук их умерших близких, их подарок. А когда происходило что-то плохое, они себя упрекали в том, что это могло бы расстроить их любимых. Это иллюзия. Хвататься за надежду, чтобы выжить.

Наполовину пустой стакан подсказывал, что если ситуация первых месяцев, когда Лея не разговаривала и сидела взаперти, была сложной, то сейчас, похоже, стала критической. Наполовину полный стакан кричал, что Лея чувствовала, хотя и немного искаженно. Да, она чувствовала то, что не должна была, но хотя бы она это делала, и это лучше альтернативы — пустоты.

Но даже эта мысль не успокоила, когда спустя мгновение Лея вышла на террасу и посмотрела на меня, словно я чертов принц на белом коне.