Всё, что мы потеряли

— Совершеннолетняя? А, ну слава богу, черт! И скажи мне, Аксель, в какой момент ты перестал видеть в ней младшую сестру? Долго ты ждал этого?

Я так разозлился, что не сдержался и впечатал Оливера во входную дверь, удерживая за шею.

— Не смей никогда больше намекать на что-то подобное!

— Что такое? Тебя бесит правда? Ты промыл ей мозги. Знаешь, что она мне сказала, когда я затаскивал ее в машину? Что она не хочет поступать в университет. Что хочет остаться здесь с тобой. Мило, правда? Провести всю жизнь взаперти в чертовой хижине отшельника. Многообещающее и блестящее будущее, да? Причина, по которой я весь год убиваюсь на работе.

— Нет, это не так. Это неправда.

Черт, это не могло быть правдой. Я резко отпустил его.

— Ты бы не позволил, чтобы это произошло, если бы ты ее любил. Скажи мне, Аксель, ты вообще знаешь, что значит думать о других, а не о себе? Нет, ну серьезно? Ты не понимаешь, ты неспособен подавлять свои желания, потому что на первом месте всегда ты, на втором — тоже ты. Всегда ты. — Оливер поднес руку к груди. — И впереди меня. Впереди всех.

Если бы я только мог дышать… Но я не мог, не мог…

— Я не так планировал. Я хотел рассказать тебе, но не знал как…

У Оливера был стеклянный взгляд. Черт. Я развернулся, пошел на кухню и взял бутылку рома. Когда я вернулся в гостиную, Оливер сидел на полу с закрытыми глазами, прислонившись к стене. Он глубоко дышал и пытался успокоиться. Я сел напротив и выпил. Тишина окутывала нас. Самая странная тишина в моей жизни, полная шума. Сердце выскакивало из груди. Я сделал еще глоток, чтобы заговорить: рот пересох, и слова не выходили. Они застряли.

— Мне жаль, черт, мне жаль, — прошептал я. — Я знаю, что я все испортил, сделал все неправильно, но… я люблю ее. Я даже не знал, что могу чувствовать что-то такое к кому-то. И я не знаю, когда это случилось, не знаю как, нет точного момента. Но это случилось, и я сделаю ради нее все что угодно.

Оливер спрятал голову между коленок. Не слишком хороший знак. Я сделал еще глоток, хотя у меня крутило в животе, и ждал, ждал, ждал…

— Тогда не привязывай ее к себе.

Я задержал дыхание и посмотрел на него.

— Что ты имеешь в виду?

— Как ты допустил? Ей девятнадцать лет, и она прошла через трудный период. Ей нужно учиться в университете, наслаждаться, тусоваться, строить свою жизнь, все, что было у нас с тобой. Не отбирай у нее это.

Я напрягся, сомневаясь… сомневаясь, потому что обдумывал много раз и расстраивался, потому что знал — это правда. У Леи не было возможности побыть с другими мужчинами, прежде чем выбрать меня, у нее так мало опыта. Я выбрал ее после того, как узнал, попробовал, переспал со многими и понял многое. Она меня выбрала как единственного, которого знала. «Я люблю тебя больше всех на свете», — сказала она мне. Я задавался вопросом, скольких людей знала Лея, если она даже не выезжала из Байрон-Бея.

Я разозлился, потому что Оливер был прав.

— Не знаю, получится ли, — признал я.

Он наклонился и забрал у меня бутылку, затем сделал глоток.

— Можешь. Ты мне это должен. — Он устало потер лицо. — Я тебе доверял, Аксель. Попросил тебя заботиться о ней, сказал, что она единственное, что осталось у меня, самое важное, а ты…

— Прости, — вырвалось у меня.

Оливер покачал головой и отпил еще, его глаза блестели.

— Знаешь, проблема не в том, что ты начал чувствовать что-то, а в том, что не остановился, что все сделал вот так, таким образом: врал мне, черт, не поговорил со мной, растоптал нашу дружбу длиной в жизнь, чертов трус.

Он встал, опираясь на стену, а затем и я, мы молча смотрели друг на друга.

— Как я могу все исправить?

— Ты знаешь, Аксель, — его голос звучал твердо.

У меня скрутило живот, но я медленно кивнул. Я спокойно стоял посреди гостиной, пока Оливер шел к двери. Прежде чем повернуть ручку, он посмотрел на меня через плечо. И в этом прощальном взгляде застыла вся наша жизнь.

— Надеюсь, у тебя будет все хорошо.

Я проглотил это, не отводя взгляд, но промолчал.

Оливер ушел из моего дома. Из моей жизни.

105

Аксель

— Я больше не могу, черт.

Оливер оперся руками на колени и устало засопел. Мы были на мысе Байрон-Бея, и оставалось еще несколько пролетов лестницы, чтобы добраться до уединенного места. Я обернулся и помог Оливеру встать. Было влажно и жарко. После кремации родителей Оливера прошло три дня, и он все еще ходил с красными воспаленными глазами.

По идее, рядом с ним должна была быть Лея, но, учитывая количество седативных, которые она принимала, и то, что она наотрез отказалась, по просьбе своей семьи пошел я. Оливер сначала не захотел, сказал, что не хочет делить этот момент ни с кем, что это только его дело, а потом позвал меня. Между нами не было секретов. Мы были больше чем братья.

Мы поднимались под палящим утренним солнцем, и небо было безоблачным. Стоял прекрасный день. Спокойный. Я помню, что тогда подумал: Джонсам понравилось бы умиротворение, которое ощущалось с каждым шагом, выше и выше.