Всё, что мы потеряли

Я закурил. Мне следовало подумать о Лее, о том, что она с боем будет защищать то, что любит, о том, что она живет эмоциями и чувствами. Я закрыл глаза, снова почувствовав ее руки сзади. Черт, почему? Почему? Я больше не вынесу. Я повернулся, и Лея отпустила меня. Она плакала. Еще пыталась все исправить. Я подумал, каково это — заканчивать что-то, что уже закончилось.

— Какого черта ты хочешь? Прощальный секс?

Она заморгала. Ее ресницы блестели от слез.

— Не надо так, Аксель. Клянусь, я тебе этого не прощу.

— Поверь мне, я пытаюсь не быть резким, но ты все усложняешь.

— Оливер был прав. — Она всхлипнула и наконец, черт возьми, сделала пару шагов назад, уходя от меня. — Ты неспособен сражаться за то, что любишь.

Я посмотрел на нее и стиснул челюсти.

— Может, просто я не так сильно люблю.

Я знаю точный момент, когда ее сердце разлетелось на куски у меня на глазах, но я ничего не сделал, чтобы избежать этого. Я так и стоял, желая, чтобы все поскорее закончилось, хотел забыть момент, когда глаза Леи в последний раз встретились с моими. И я увидел ненависть. И боль. И разочарование. Но я сдержался. Сдержался, когда она отвернулась и сбежала по ступенькам крыльца. Она уходила по дорожке, как и много раз до этого, но я знал, что в этот раз все иначе. Лея не вернется утром на велосипеде, у нас больше не будет совместных рассветов и ночей, полных музыки, поцелуев и слов.

Некоторые финальные точки чувствуются кожей…

Я постоял еще несколько минут не двигаясь, застрял в моменте, который испарился и стал частью прошлого. Затем я вошел в дом, глотнул из первой попавшейся бутылки, разбил ее о раковину, взял новую и пошел на пляж, следуя за запахом моря. Я лег на песок, пил, вспоминал и повторял себе, что, наверное, совершил самую большую ошибку в жизни.

Не знаю, во сколько я вернулся домой. Сердце бешено колотилось в груди, и я курил без остановки, чтобы чем-то занять руки и пальцы. Я чувствовал этот порыв… он кричал мне, нашептывал. Я взял стремянку, пошел в комнату, поднялся и осмотрел все. Я смотрел на свои ошибки, сваленные на шкафу, покрытые пылью и паутиной. И когда понял, что не готов встретиться с ними, спустился и застыл там, спокойный и тихий, посреди нашей бывшей спальни.

Я сполз спиной по стене и поднял глаза на картину над кроватью. Песня о желтых подводных лодках крутилась у меня в голове всю ночь до рассвета, и эти цветные штрихи и вечера, полные любви, были последним, что мне осталось от нее.

Я поднялся, когда позвонили в дверь. Наступило утро, и, мне кажется, я все еще был немного пьян, потому что до гостиной дошел шатаясь. В дверях стоял Джастин с кофе в одной руке и чизкейком в другой.

— Я… просто хотел проведать тебя.

— Вижу.

— Это значит, что ты в порядке?

Впервые в жизни я искренне ответил на такой простой вопрос. Я так привык отвечать быстро «да», что потребовалось время, чтобы найти слова и выговорить их.

— Нет, я не в порядке.

— Черт, Аксель, иди сюда.

Он обнял меня, и я позволил ему это сделать. И я почувствовал, что у меня была поддержка, друг, старший брат. Нужно было завязнуть в болоте по самые уши, чтобы понять, что он был рядом всегда. Я вспомнил, что рассказал Лее, когда мы вскарабкались на мыс Байрон, о граффити, которые не замечал много месяцев. И меня снова потрясло осознание, что я упустил большой кусок своей жизни.

108

Лея

Я бы соврала, сказав, что не почувствовала боли. Что разлюбить несложно. Что не проводила все ночи в слезах, пока не засыпала без сил. Что разбитое можно склеить из множества маленьких осколков. Что мне казалось, как рука Акселя проникает сквозь мою кожу, сильно сжимает сердце, а затем отбрасывает его. Я бы соврала. Но по иронии судьбы самым худшим было потерять его. Да. Невыносимо осознавать, что парень, бывший рядом с моего рождения, больше не часть моей жизни. Что больше я не почувствую, как все переворачивается внутри от вида его шаловливой улыбки. Что он больше не пихнет меня локтем во время семейных обедов. Не придет посмотреть на мои картины. Не принесет подарок на день рождения, что я больше не услышу его сиплый смех на какую-нибудь глупость Оливера, которую понимают только они и больше никто. Что он больше не будет любовью моей жизни, недостижимым, способным уничтожить меня одним взглядом.

Больше нет.

Декабрь (лето)

109

Лея

Пока Оливер в тишине вел машину, я любовалась пейзажем за окном и глотала слезы, понимая, что больше мне некуда возвращаться. Байрон-Бей перестал быть нашим домом, потому что там почти ничего не осталось. Нгуены пообещали навещать меня в университете, нужно им позвонить, если мне что-то понадобится, сказали, что все уладится… но часть меня знала, что нет. Некоторые вещи меняются и не могут стать прежними. Возможно, иными. Это да. Но не такими же. Если бы жизнь была пластилиновым шариком, который можно изменять, вылеплять из него что-нибудь такое, чтобы грусть и разочарование не оставляли отметин.

Брат припарковался напротив мебельного магазина в Брисбене и взял меня за руку. Я задрожала от решительности и уверенности этого жеста.