Всё есть

[На автодорожном мосту обнаружил, что плоские перила испещрены надписями. По большей части ничего интересного. Внимание привлекли две: AVE SLIPKNOT и Я КЛЕВАЯ. В конце моста девушка перегнулась через перила и фотографировала воду. Клевая. Между мостами встретили троих пацанов. Когда расходились на узкой тропке, один спросил: «Извините, это вы свистели собаке?» «Нет, я собаке никогда не свищу». «Видите, мудаки, я говорил, что это птица», — обратился он к приятелям. На островке песка под железнодорожным мостом разложил свои манатки пан Бык, железнодорожник на пенсии. С того дня, как вышел на заслуженный отдых, он каждый день ловил рыбу с прибрежных камней. Кроме рыболовных принадлежностей (баночки с приманками, коробочка с кормом, сетка для рыбы, бутерброды, складной рюкзак-табурет, питье, курево и т. п.) на берегу стояла большая банка серой корабельной краски — из нее торчала средней величины кисть-макловица. Пан Бык приходил чуть свет. Раскладывал все, что приносил, забрасывал удочки, брал банку за проволочную ручку, поднимался на мост и старательно, энергично замазывал рисунки и надписи, нарисованные и написанные накануне.

Однажды утром они с Псом сидели на противоположном берегу и наблюдали за паном Быком. Железнодорожник стоял на подвешенном с краю моста железном мостике для пешеходов и велосипедистов. Рассматривал крупную надпись: ЧТО ВЫ ВЧЕРА ПОЙМАЛИ, ПАН БЫК? Пенсионер сплюнул в реку, достал кисть и написал: ДВУХ ГОЛАВЛЕЙ. Потом тем же размашистым движением закрасил обе надписи. Спустился с моста, поднял одну из удочек, осмотрел крючок, достал из баночки наживного червяка, разгрыз пополам. Одну половинку положил обратно, а вторую насадил на крючок. Сел на табурет, поглядел на мост, отхлебнул из бутылки, закурил…

Обменялись безмолвными приветствиями. Уже год внимательно следил за личной войной пана Быка с разгулом граффити. Догадываясь, кто победит. Мост. «Война моста с разгулом». Заглавие? — подумал.

Вернулись запыхавшиеся: невесть почему мчались сломя голову. Принтер выплюнул два сообщения, а на столе лежали три буханки хлеба с инструкцией: Те, что побольше, — долговечные, ну, это сильно сказано, я добавил к закваске какую-ту травку от Лысой (раздобыла у новозеландских маори), должны оставаться свежими и хрустящими несколько недель. Вроде бы Вальдек заговорил. Еду. Напишу. Витек. Одно сообщение было от Злющего. Длинное. Читать не хотелось. Отложил на потом. Второе — от Анджея. Короткое.]

Антиникотиновым пластырем не закусишь.

[Растянулся на диване. Все чаще брался за «Мимо и вглубь». Книга затягивала и интриговала. Вот только название не очень… Вспомнился разговор с Лысой. В ответ на просьбу сказать что-нибудь про книжку она бросила: всякая всячина. «Всякая всячина». Гораздо лучше. Открыл томик. Неожиданно из текста выскочили именно эти два слова. Начал читать.]

[…] Вечером дома драматическая ситуация, ночью сел за компьютер, уставился покрасневшими глазами в экран, ни с того ни с сего вспомнилась фраза, прозвучавшая днем: «я услыхала от П., что он боится при тебе слово сказать, что ты все записываешь», вступил в область непредсказуемого и трагического, «нельзя так», — подумал, раскладывая подстилку на полу в кабинете, три слова, которыми должна была заканчиваться «всякая всячина» (после последней фразы), слова А ТЕПЕРЬ ПРОЩАЙТЕ из-за его беспечности постепенно утрачивали смысл, а из-за этого все утрачивало смысл, он не в состоянии был распознать, что было вымыслом, сценарием, литературой, правдой, а что ложью, «да, все перепуталось», — пробормотал, прогнал собаку и погасил свет.