Всё есть

— Одалживал когда-то Огороднику. Он устраивал у себя уборку. Вальдек вчера принес.

— Это всё с Вальдеком?

— Что всё?

— На столе.

— Там же пусто.

— Я убрала.

— Много?

— Очень много.

— С Вальдеком. Что это за книжки?

— «Откуда ноги растут», «Сорвалось с языка» и «Дырка от бублика».

— Откуда они взялись?

— Возвращаю. Твои.

— И правда. Хорошие?

— Очень. Маме нравились твои книги?

— Она даже не знала, что я пишу. Почему ты спрашиваешь?

— Не знаю. Вставай. Старушка вернулась. Янек нарисовал горы. Я была. Видела. Принесла масло. Она успела сбить.

— Идем?

— Попозже. Пойду домой. Собираться. На рассвете уезжаю. Вставай. Я возьму Пса. Кофе готов.

— Янек нарисовал горы?

— Увидишь. Я пошла. Мы пошли. Возьми трубку.

[Сполз с дивана. Поднял трубку, но услышал только частые гудки. «Ничего», — буркнул. Только сейчас заметил, что на Лысой красный летный комбинезон.]

— Знаешь что, не бери Пса. Я быстренько сбегаю на реку. Прогуляюсь, приду в себя. Что за комбинезон? Никогда не видел.

— Висел в шкафу. Папин летный. Как хочешь. Я побежала.

— Похоже, я сопьюсь.

— Да уж. Но наперед трудно сказать.

[Вошел в ванную. Ничем не пахло. Разве что в воздухе витало что-то похожее на пары яблочного или винного уксуса. Но уверенности не было. Сегодня утром мало в чем мог быть уверен. И видок в зеркале черт-те какой. На полочке лежали крест-накрест ложечка для мытья зубов и тюбик зубной пасты. Ложечка? Щетка. Отец чистил зубы порошком. Был когда-то такой. Интересно, есть ли сейчас. Можно купить? Кутить? А корейцы вообще зубы не чистили. Ели лук. Ему об этом рассказывал Ко Дак Чун. Один был рыжий. Когда это было? У них там шла война. Когда была война? Они не брились. Кажется, не брились. Неужели и вправду? Такие черные? В первый раз побрился давно. Нечего было брить. Блондин. Ха, ха — блондин. В ванной у ксендза. Серебряная мисочка, серебряная рукоятка помазка, серебряная мыльница, серебряный флакон с одеколоном, тонкая резиновая трубочка и красная груша. Ссп — псс, ссп — псс, ссп — псс. Лаванда. Были приметы и даты. Ксендз рисовал картины. Дядя? Теперь не брился. Стригся. Лет тридцать уже. Разрушил крестообразное сооружение. Зубы. Ха, ха — зубы. Душ. Очень горячий. А в книгах всегда пишут: очень холодный. Чушь. И перестали употреблять слово «конец». «Когда вернемся с реки надо заглянуть во всякую всячину», — подумал и голышом пошел на кухню. Снял с принтера два сообщения, сел с кружкой кофе за стол. Сигарета.]

Everobody holokaustki.

Теперь хожу и все редактирую.

[На берегу наступил на кучу железок от разобранного трансформатора. Сообразил, потому что в детстве разбирал трансформаторы. Часто и с упоением. Почему-то всегда посреди дорожек, а железки в основном имели форму буквы Е. Возле бывшего тополя повстречали незнакомого человека. Он как-то странно вертелся и размахивал руками. «Бля, сел в муравейник», — сказал, когда их увидел. Через час на другом берегу разминулись с парой венгров. «Добры дэн», — сказала женщина. Сел на мягкий зеленый взгорок. Прибрежное грибное место. Но грибов не было. Даже поганок. Вдруг заметил торчащую изо мха маленькую шляпку боровика. Белую с коричневатым оттенком. Докурил сигарету. Встал и подошел. Увидел: то, что принял за шляпку боровика, было фрагментом кости. Головкой кости. «Ну да, сухо». Пока гуляли, все время слышали красивое гулкое гуденье — так гудят, когда их обстукивают, гигантские бочки, в которых хранят вино. Уже с дороги в окружающем резиденцию Богатея саду увидел гигантскую бочку для хранения вина, водруженную на специальную деревянную подставку. Возле нее что-то делали двое мужиков с молотками.

Дома растянулся на диване и взял всякую всячину.]

[…] История про сержанта и напалм впервые за много дней принесла тень надежды, нет, какое там — гран надежды, — так бывает, когда проснешься от кошмарного сна и вдруг осознаешь, что это сон; растянулся на кровати, впустил собаку, такса, ошалев от счастья, прижалась к ногам; закурил сигарету, включил радио, почувствовал голод, опять захотелось есть вечером, она должна была приехать около девяти, сказала однажды (тридцать с лишним лет назад): «мне снилось, что ты идешь в последнем ряду военного оркестра и играешь на такой большой золотой трубе», он никогда не играл в оркестре, но промаршировал парадным шагом в последнем ряду десятки километров, росту в нем было метр семьдесят два, у всех в последнем ряду было по метру семьдесят два, «да, снова гран, второй за сегодняшний день», — подумал и, кажется, заснул.

Ему всегда нравились остриженные на лысо, встречая на улице, провожал их взглядом, сейчас-сейчас, ведь когда-то, давным-давно, она остриглась под ноль, выглядела потрясающе, с тех пор он много раз уговаривал ее повторить, безуспешно, но пару дней назад она сказала: «знаешь, пожалуй, я остригусь под ноль».