Всё есть

[…] Сидели у музыкантов под огромной липой, с ветки свисала окруженная роем ночных бабочек лампа, отбрасывала круг света на щедро заставленный стол, через час перебрались в дом, в кухню (обгоревшие мотыльки падали в рюмки, стаканы и тарелки), не участвовал в разговоре, слишком устал (пока было светло, играли в футбол — стоял с какой-то девушкой на воротах), когда на следующее утро вспоминали вечер (бессвязно, слишком много провалов), сказал: «мне очень понравилась перспектива луга, заканчивающаяся стеной леса», «где?», «как это — где? у музыкантов, я запомнил вид из кухонной двери», «ошибаешься, ничего такого не было, всего-то: дворик, липа, под ней стол, рядом миниатюрное футбольное поле с одними воротами, все огорожено, улица, дом, поселок, люди, машины, тебе примстилось, какая перспектива?»

Пил пиво за столиком под зонтом в баре напротив ветхого деревянного домишка, за спиной заходило солнце, рядом пара лениво спорила: «погляди, какой свет, просто чудо», — сказал парень, «люминесцентная лампа», — не согласилась девушка, «солнце… нет, ты права», — парень высунулся из-под зонта и увидел люминесцентную лампу, через час из-за деревьев парка выглянула облитая желтым светом башня костела, «последние лучи», — пробормотал парень, «прожекторы», — возразила девушка, когда возвращался в гостиницу, увидел на площади перед костелом несколько мощных прожекторов, желтым окрашивающих башню, а на старинном барельефе, над головами матери и младенца, пульсировали белым мертвенным светом ореолы из толстых изогнутых неоновых трубок.

В буфете на станции купил батон, плавленый сырок и пакетик апельсинового сока, вышел на перрон, сел на скамейку, рядом никого, поднял с земли обрывок газеты: Если дубовый салат недоступен, его можно заменить валерьянницей или, в крайнем случае, темным гофрированным салатом, поделил батон на две части, то же самое сделал с сырком, открыл сок, через несколько минут встал со скамейки, перешел пути и углубился в густой лес — он ведь никуда не ехал.

В городке над рекой (отклонился на несколько километров от трассы — целый день топал под холодным дождем) снял комнату в гостинице на рыночной площади, сбросил промокшую одежду, принял горячий душ, спустя час сидел в гостиничном ресторане, во время обеда погода переменилась, через вертикальные жалюзи внутрь проникли клинья предвечернего солнца, расплатился, вышел наружу, сел на ступеньки — закурил — пересек рыночную площадь и по главной улице пошел в сторону реки, шел медленно, заметил, что все в городке ходят медленно, не хотел выделяться, хотя и так на каждом шагу натыкался на удивленные взгляды местных.

Не мог ответить на вопрос «как было?», слишком рано, слишком быстро отделывался от спрашивающих: «надо, чтоб улеглось, слишком рано, слишком быстро», — повторял; хотя виды, картины, сцены и слова возникали непрестанно, один раз нарушил принцип; сидели в ресторанном садике, несколько человек, солнце, вялые после бессонной ночи, наблюдали за поразительно красивыми официантками, «как было?», на кончике языка вертелась заготовленная фраза, в последний момент передумал: «много виадуков, много надписей, ничего интересного, например ЖОПА ЭТО КУРВА», — сказал и выставил ноги на солнце, туфли и штанины черных брюк были мокрые, потому что по пути в ресторан залез в фонтан, булькавший на рыночной площади. […]

[ «Нда», — подумал и сунул книжку в предназначенную для нее щель. Пес сидел перед диваном, сверля его коричневыми глазами. «Пить! Пить!» Хвост дрожал. Зашумел принтер. Два сообщения.]

Да, пропало много игр детских лет.

Джейн Боулз потеряла в поезде туфли.

[ «Я тоже» — усмехнулся и спрятал листки в надлежащую коробку. Наполнил одну мисочку водой, вторую — сухим кормом. Пес жадно осушил серебряный сосуд. Долил. То же самое. Долил. Пес выпил половину и вскочил на кресло. Кормом пренебрег. «Ну да, колбаса была ужасно соленая», — подумал и достал из холодильника три пива. Поставил рядом с клавиатурой и залез в папку «Всё». Пиво было хорошее.]

— Вставай, идем на реку, — спустя несколько часов сказал Псу. — Когда вернемся, подумаем насчет раннего ужина. Позднего полдника? Запоздалого обеда? Не все ли равно, как назвать, пускай будет пища, — добавил.

[Возле железнодорожного моста встретили приходского ксендза. Тот шел в обществе очень молодого викария.]

— Добрый день, сосед, слава Иисусу Христу, — поздоровался ксендз.

[Викарий, ни слова не сказав, повернул к берегу.]

— Добрый день, отец.

— Гуляем? Не кусается? Рычит.

— Да. Нет. Рясы.

— Понятно. Мы тоже. Ремонт. Много свободного времени.

— Понятно.

— Старушка пошла.

— Знаю.

— На рассвете мы благословили снаряжение и команду. Не удивляйтесь, он переживает.

— Из-за чего?

— Нельзя говорить. Но скажу. Все равно услышите…

[Покосился на викария.]

— …ну и смеху было, — шепнул.

— Смеху?