Всё как у людей

Данька сейчас не боялся ни темноты, ни маньяков, ни даже пауков из «Арахнофилии». Он боялся, что мама передумает и они не выйдут на перрон, а дождутся, пока ракета развернется, и двинутся обратно. В город, к дождю, серой сырости, однушке рядом с лифтом, горелой каше, запаху лекарств, вонючим маршруткам, бесконечной продленке и придуркам-одноклассникам. К пустоте, несдержанным обещаниям и бессмысленной жизни.

Мама вскинула голову, повернулась к Даньке и широко улыбнулась.

Хана, понял Данька и судорожно начал вспоминать, какие волшебные слова спасли его от рева в последний раз.

Мама нашла слова быстрее, и слова были совсем другими:

– Да, Нюшка, идем-идем. Задумалась, прости.

Здесь, на конечной, перрона, считай, и не было. Был ослепительно белый зал, залитый прожекторами средь бела дня. В дальнем конце зала пассажиры выстроились в очередь к стальной блестящей раме и здоровенному охраннику, стриженному почти наголо и носатому.

Это был первый сотрудник Службы, которого увидел Данька.

Данька пытался рассмотреть, какое у охранника оружие, но ничего не увидел. Даже дубинки и наручников, кажется, не было. Данька расстроился, но быстро сообразил, что у охранника может быть кобура скрытого ношения или специальный такой стреляющий гаджет в рукаве. Ну или просто там, где живет Громовик, все охраняется без помощи человека. Например, рядом с каждой камерой установлен усыпляющий игломет.

Камер была куча, везде, – и это только заметных. А Данька не сомневался, что незаметных еще больше. Дульных срезов он так и не обнаружил. Правильно, они же невидимыми должны быть. Это вопрос чрезвычайной безопасности.

Очередь двигалась быстро: охранник проглядывал документы и направление, мазал ими по своему столу, о чем-то спрашивал и отправлял сквозь рамку. Маму он и спрашивать не стал, просто показал рукой налево, дождался, пока она перевалит чемодан через коварный порожек, притаившийся сразу за рамой, а Данька проскочит следом, – и закрыл раму железной складной шторкой, как витрину магазинчика.

Слева был длинный коридор с дверьми. Над всеми, кроме одной, горела табличка «Не входить». Мама оглянулась на охранника, он кивнул и вяло ткнул пальцем. Мама прошептала «Спасибо», прошептала еще что-то, толкнула дверь, заглянула и подозвала Даньку, чтобы входил первым.

Данька бывал в разных кабинетах, когда ходил с мамой во всякие службы: в медуправление, паспортный стол, управу и так далее. Этот кабинет был совсем другим. Он на кабинет-то похож не был. Просто небольшая комната с двумя дверьми, у дальней двери пустой стол с креслом, перед ним два стула, справа и слева здоровенные окна. Даже не окна – просто от пояса и до потолка вместо стен были стекла. За столом никто не сидел, за стеклами справа и слева кресла пустовали. Стулья были заняты. Слева за стеклянной стеной сидел пожилой дядька с очкастым одуванчиком, не на одном стуле, конечно, но рядышком, видимо, дядька сиденья сдвинул. Справа – одна из взрослых девиц, которая покрасивей. Она так и не отрывалась от зажатого в руке экранчика, сердито елозя по нему пальцами другой руки. А ее мама, грузноватая тетка в строгом костюме и как раз с невероятной прической, смотрела в пол, подсунув руки под бедра.

К официальному разговору готовятся, понял Данька. Он знал, что такой разговор называется собеседованием или интервью, как по телеку. Расскажу потом, что, как звезда, интервью давал, подумал Данька, беззвучно хихикая, но веселье тут же растворилось в совсем большом и остром чувстве приближающегося счастья. Скоро у него будет Громовик. Кареглазый. Вот прямо сейчас.

Прямо сейчас не получилось – в дальнюю дверь никто не входил и в кресло не усаживался.

И Данька с мамой, в отличие от соседей, стульев не занимали. Хотелось сказать, что не больно и хотелось, весь день ведь почти сидели. Но сесть хотелось, очень. И от усталости, и от нервов, и от невыносимой уже близости счастья. Колени ощущались как ноющая пустота, и лимонад с печеньем превратились в прохладный туман.

Наконец Данька украдкой оперся о спинку стула, и мама сразу заметила – как, в общем, и планировалось. Она прислонила чемодан к стенке, сняла с Данькиных плеч и поставила на пол рюкзак и велела садиться. Сама не села, а встала рядом, поглаживая Даньку по голове и плечу. Данька такого не любил и обычно досадливо уклонялся, но сейчас решил перетерпеть.

В соседних кабинках появились дядьки, почти одинаковые, в костюмах, темноволосые и худые. Данька заметался глазами, сравнивая. Нет, все-таки не близнецы. В дальних кабинетиках, вид на которые Даньке заслоняли соседи, тоже вроде бы началось шевеление, но вглядеться не удалось. Дверь за креслом беззвучно ушла в сторону и вернулась – и перед ними уже стояла тетка почему-то, а не дядька. Круглая и хмурая.

Даньке это показалось плохим знаком. Он не ошибся.

– Без приглашения вообще-то не входят, – буркнула, усаживаясь, тетка в ответ на мамино «Здравствуйте». Данька тоже поздоровался, но сам себя почти не расслышал.

– Нас вообще-то пригласили, – запнувшись, сказала мама.