Всё на земле

— Я мерял, — сказал Сашка, — от склона до склона двести шестьдесят метров. Карьер можно начинать прямо в овраге и расширять к северу… От дна оврага до руды семьдесят метров. Это нормальные, даже если хочешь привычные условия… Два водоносных горизонта… Надо продумать хороший дренаж… Кто его будет делать, Володька? Ты ж теперь фигура… Небось за проект не сядешь?

— Если ты окажешься человеком и возьмешься за проект — сяду… Но это при одном условии, что кроме тебя об этом никто не будет знать.

Сашка почесал лоб:

— Бес-искуситель… И я — автор проекта?

— Самодержавнейший… И один из твоих рабов-исполнителей — некто инженер Рокотов.

— Ха-ха… А Петька Ряднов — бог коммуникаций?

— Ты с ним поговоришь?

— Он пойдет к шефу. Это я — молчальник. Но я тоже хочу получать зарплату.

Рокотов сел на край откоса. Сорвал травинку, пожевал ее:

— А тебе не кажется, Сашка, что на двух стульях трудно сидеть? И не то что неудобно, а иногда просто некрасиво на душе от мысли, что на тебя рассчитывают и сосед слева, и сосед справа, а?

Сашка лег на землю прямо в своей нарядной, кобеднешней, как он часто говорил, рубашке. Положил голову на руки, затих. Рокотов видел его плешку, пробившуюся сквозь лохматую шевелюру, и маленькое до удивления ухо:

— А я вчера отличное издание Толстого достал… Алексей который. А ты думал иногда, великий человек, что я уже устал проигрывать, а? Шеф меня вытащил из очередного дерьма, в котором я засел на три года… Он приехал и сказал: «Ты получишь двести восемьдесят рэ зарплаты и будешь сидеть в КБ… И гнусные сводки по пустым разработкам и ответы инстанциям будут писать другие, а ты, Григорьев, из некоего полузабытого хутора, обладающий способностями русского человека работать по целым суткам без перерыва, если идея греет твою душу, ты будешь через пять лет лауреатом… Это я тебе твердо обещаю. А дальше свое КБ и так далее…» И я шел с ним, но чувствую, что старик устал. Он на изломе. Ты меня прости, Володька, я говорю подлые вещи. Вот так. У меня ощущение, что шеф теряет чутье.

Какая-то птаха взвилась в небо прямо над головами и закатила такую арию, что Рокотов даже голову поднял к небу, разглядывая маленький серый комочек, тающий в пронзительной голубизне, Не хотелось ни о чем говорить, даже думать не хотелось; мысли и тело окутала этакая истома, непреодолимая лень, которая стала теснить все заботы и тревоги, собравшиеся за последние дни. Все-таки какому-то философу надо было заняться изучением взаимоотношений человека и земли, какого-то языка, существующего между ними, потому что он существует, этот язык. Иначе как понять то чувство, которое возникает у тебя, когда ты, прикоснувшись к природе, вдруг ощущаешь, как она снимает с души боль и усталость. Именно она говорит тебе о вечности, о том, что не уходит с твоей жизнью, а остается навсегда. Потому что земля хранит несбывшиеся мечты дедов и отцов и именно она доносит их до тебя, она, хранительница и утешительница, мать-земля. Она прячет от войн и пожаров следы целых эпох, чтобы сохранить их грядущим поколениям, чтобы рассказать внукам и правнукам то, что свершили их деды и прадеды. Время сгладило их могилы, свалило надгробия, но земля говорит тебе об их жизни, и ты слышишь ее голос и понимаешь его. Ты не чужак на этой земле, ты ее сын… Прислушайся — и поймешь, о чем говорят тебе героические века жизни твоего народа, его величайшей культуры.

— Поехали! — сказал Рокотов Сашке; расслабленный мыслями, он хотел сейчас вернуться к делу. Будто в другой мир ушел. — И вот что: кровь из носа, а разработки к проекту надо сделать за месяцы. Я прошу тебя об этом… Тебя и хуторянина… Без вас я ничего не смогу.

Сашка подумал еще раз о том, что у Рокотова прирожденные способности организатора, но преданных друзей у него не будет никогда потому, что он жесток ко всем, кто его окружает. Дорошин — тот умеет влюбить в себя ближних. Рокотов лишен этого качества.

И еще Дорошин и Рокотов отличались друг от друга тем, что первый умел ценить сделанное для него лично. С ним интересно было работать потому, что Павел Никифорович никогда не забывал о заслугах человека. Рокотов, и это хорошо знал Сашка, оценивал окружающих по сиюминутным заслугам и тотчас же забывал сделанное вчера. Но зато с ним можно было показать себя, проявить свои возможности и он не делал попытки все достигнутое прикрыть своим авторитетом, оставив помощникам лишь право на ассистентство.

Много мыслей блуждало в Сашкиной голове, пока газик вертелся по проселочным дорогам, срезая напрямую путь к городу. Надо было решать все непременно, это было понятно по тому, как Рокотов иногда бросал на него быстрый нетерпеливый взгляд. Когда подъехали к райкому, Григорьев медленно вылез из машины, прихватил опустевшую папку:

— Я тебе позвоню, ладно? Может быть, даже сегодня.