Всё на земле

Не вышло. Не было педагогических навыков у брата. С семнадцати лет шоферит.

Устал все-таки. Вот так еще минут пять посидит — и снова за расчеты. А институту, если задание на разработку выдать, это в крупные тысячи обойдется. У Петьки отличная поговорка раньше проскальзывала: «Система-то у меня нервная». То ли интеллектуалом совсем стал и застеснялся в последнее время, то ли забыл ее.

А вправду, почему все раскачивается? Ясно, это он стабилизируется после сумасшедшего дня. Сашка в институте говорил: «Ну ладно, ребята, я на пару часов стабилизируюсь, а потом пойдем опять в науку».

Будто дорога бежит перед глазами: с выбоинами, промоинами, бугорками. И он несется по ней и в самый последний момент умудряется повернуть руль, чтобы объехать колдобину. И так каждую секунду, а скорость все растет и растет, и вот уже дорога превращается и сплошную серую ленту, на которой не видно ничего, по которая несется навстречу так быстро, что он слышит даже свист ветра…

— Пижон ты, Петька, — слышит он Сашкин голос, — человек из последних сил здесь вкалывает, а ты?.,

2

Телеграмму из Москвы, адресованную Рокотову, принесли вечером, когда Владимира Алексеевича уже не было на месте. Вручили ее Михайлову, который в тот день решил задержаться: надо было подготовить речь на городском хозяйственном активе.

Прочитав ее и определив, что ничего срочного в ней нет, Михайлов тем не менее подумал о том, что, может быть, воспользоваться оказией и заглянуть в мыслительную. Рокотов наивно полагал, что от ближайших помощников можно скрыть его регулярные отлучки в здание комбината, да еще после рабочего дня. Наивное заблуждение. Будто Михайлов не знал, что означают освещенные окна на третьем этаже в нерабочее время. Идет штурм, и Рокотов, не первый секретарь, а инженер Рокотов, — активный его участник.

А вообще задумано здорово. Дорошин на месяц-два выведен из игры. Рокотов включил в дело двух асов: Григорьева и Ряднова. Братья хуторяне могут делать такие рывки, они приучены. А когда Дорошин станет в строй, в руках у Владимира Алексеевича уже будет кое-что, с чем можно начинать игру. Только как придется потом крутиться мудрецам из мыслительной? Шеф им этого не простит.

Удобная позиция у Михайлова. Сам вроде бы в стороне, а видит все. И чем больше видит, тем большим уважением проникается к Рокотову: крупно играет. В случае выигрыша — дорога перед ним прямая. А в случае, если все ж одолеет Дорошин, что ж, вернется на рудник. Хуже, но даже при этом варианте Михайлов не видит иной фигуры, которая заменила бы со временем шефа.

Когда-то давно услышал Михайлов поговорку, которую запомнил и которой неуклонно потом следовал: я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак. Да здравствует начальник, которому все почести от твоего труда, но да здравствует и начальник, которому все шишки от твоих ошибок. Мудро устроена жизнь. При Михайлове сменилось уже два первых секретаря, с третьим работает, глядишь, переживет и этого. Славы ему не надо, лишь бы не мешали спокойно делать свое дело, за которое с него спрос.

Иногда подмывало набрать номер телефона и сообщить Дорошину, что его орлы из мыслительной делают будущую карьеру Рокотову. Но, во-первых, шефу не дадут трубку, там сейчас Ольга Васильевна на страже, а во-вторых, это будет подножка Рокотову. А этого сейчас, после того как обком партии совершенно недвусмысленно принял сторону Владимира Алексеевича в схватке Дорошин — Рокотов, он, Михайлов, позволить себе не может.

Не любил Михайлов товарища Григорьева. Еще когда Дорошин привез его в первый раз, с поста младшего научного сотрудника института ВИОГЕМ в областном центре, и сразу определил в мыслительную. Когда Михайлов пивал чаи из фарфоровой кружки, был главой мыслительной товарищ Дворников, который сейчас доктор наук и прочее и прочее… И вот случилось так, что Григорьеву дали довести до ума расчет, над которым Михайлов бился почти неделю. И этот вундеркинд сделал его за день. И мало того, позволил себе заметить при всех, что работу эту сделал «левой ногой», потому что это не задание для инженера, а тренаж для студента третьего курса. Все было потом: и дружба, и совместные «мероприятия» в лесу под открытым небом, когда за рюмкой все любят друг другу приятные вещи говорить, но вот этого Михайлов Сашке простить не мог. И не забыл. Карьере его не мешал, считал это нечестным, но где мог, при разговоре о Григорьеве, добродушно улыбался: «А-а, Саша… Доморощенный Архимед? Как же, знаю… Работали вместе». И все. Ни слова осуждения. А у собеседника уже мнение. Ах, великий, могучий, правдивый и свободный… Как много можно сказать с твоей помощью, не вступая в криминал.