Всё на земле

— А я подожду… — Насонов вынул сигарету, — Я зараз со временем… По уборке нынче заместитель хлопочет.

— До какого числа больничный?

— Долго еще, Владимир Алексеевич… Это у меня первый за двадцать с лишним годов председательства. Понимаю так, что заслужил?

— Выздоравливайте, — сухо ответил Рокотов и пошел к машине.

Да, теперь везти Жанну ему. Чувствовал он на своей спине внимательный взгляд Насонова. Что думает председатель? Наверное, всякую чепуху предполагает, глядя, как усаживается в его машину Михайлова. А как легко сейчас дорисовать недостающие мазки картины.

Сел за руль, включил мотор. Рывком сдернул машину с места и вывел ее на дорогу. Взвихрилась сзади пыль.

— Ты сердишься на меня? — спросила она.

— Да… Ты, как всегда, слишком бесцеремонна. Если тебе это приятно… Но подумай о других.

— Ты очень изменился, Володя… — она глядела в свое окно. — Я знала тебя совсем другим.

— Жизнь.

— Ты говоришь чепуху, Володя… И прекрасно понимаешь, что я права. Да, я перед тобой виновата. Да, я не могу исправить свою ошибку, но зачем же вести себя со мной так, будто я совсем чуть ли не твой враг?

Он рванул машину с трассы, подумал о том, что лучше проскочить около озера, напрямик… Экономится километров шесть, и не надо ехать через Красное. Заколотили о борта машины гибкие лозы, газик запрыгал на кочках. Рокотов вел машину, не снимая скорости. Проскочил самое сырое место, выбрался на песчаный косогор, к лесу. Внизу шелестели молодые камыши, а вода была совсем близко, и все озеро походило на огромное блюдо с расплавленным серебром…

Она вышла у конечной остановки автобусного маршрута. Поцеловала его в щеку. Губы ее были холодными и спокойными.

— Я тебе позвоню… — сказала она.

Он стремился уехать как можно быстрее.

6

Петра Ряднова везде, начиная со школы, считали обычным «середняком». В институте тоже особых, успехов за ним не числилось. Укрепился он в числе студентов, которые не блистали оригинальностью мышления, не часто получали стипендию, но и не имели «хвостов». После института прислали его сюда, в Васильевку, где он и работает уже шестой год.

В его жизни не изменилось с той поры ничего. Единственное достижение — это то, что из комнаты в общежитии, куда его поселили сразу после приезда, ушел сосед и Дорошин приказал коменданту не селить туда больше никого, чтобы дать возможность Ряднову работать иногда ночами. Многие из холостяков, приехавших позднее Петра, уже получили однокомнатные квартиры, а он по-прежнему жил в общежитии и постепенно стал самым старшим по сроку проживания. Постепенно обзавелся немудреным хозяйством, вроде кастрюлек, сковородок, и в общежитской кухне пользовался уважением среди женщин как человек домовитый и к жизни приспособленный, в отличие от всего прочего легкомысленного и бесшабашного мужского племени. Выпившим его не видели никогда, и не потому, что он был чужд этого порока, а потому, что пил редко и пьянел трудно. Удивительным было то, что никто из соседок по общежитию, восхваляя его хозяйственные способности, тем не менее не воспринимал его как потенциального жениха: может быть, этому способствовало то, что его никто и никогда не видел ни на танцах, ни в кино. Привычным в его облике стал рыжий поношенный портфель, из которого всегда торчали рулоны свернутой бумаги и откуда, у всех на глазах, он обычно вынимал на кухне немудреный холостяцкий провиант. Носил он всегда один и тот же серенький в мелкую клетку костюм, но рубашка всегда была чистой и с галстуком, даже не глядя на изнуряющую летнюю жару.

А может быть, не поглядывали на него женщины из-за того, что знали: каждую свободную минуту, которая только могла выдаться у Ряднова, тратил он на посещение одиннадцатой комнаты.