Всё началось, когда он умер

«Боже мой, я, оказывается, не отличаю рабочего от начальника, одинокого от семейного и удачливого в дружбе, — думала Катя. — Как же я буду жить? Меня ведь любой облапошит, по миру пустит, загубит. И останется собой и мной очень доволен. Андрей меня не обижал, он выдумывал, а не врал. Но следующий „приятель“ может быть сознательным лжецом. Хотя что с меня взять? Зачем трудиться обманывать? — опомнилась Катя. Закрыла глаза и сцепила потные пальцы. — Дура, дура, дура, — твердила она себе. — Поделом тебе, дуре. Труп старика в полном твоем распоряжении. Ты с ним спала, он тебя кормил и одевал целых три месяца. Позор, дикость, ад. Он мог бы оставить тебе прекрасное жилье. И все тобой восхищались бы, завидовали бы тебе. А теперь ты — всеобщее посмешище. Тебя только ленивый не надоумит, что надо было самой беспокоиться о дарственной. Корчила из себя бессребреницу? Давай теперь, вывози телевизор, видак, гравюры, фарфор, хрусталь. Хватай все ценное, а если ничего не понимаешь в вещах, хватай подряд и сматывайся отсюда без оглядки. Только тогда тебя поймут. Ты заслужила вознаграждение. Хоть раз не зевай. Осознай, он совсем одинок, он и живой-то никому не был нужен, а мертвый тем более. Завтра же чужие загребущие ручонки растащат все, пристроят в свои норы. Ты же какая-никакая наследница. Именно, никакая. Господи, расскажи я об этом кому-нибудь, в психушку определят».

Катя без труда поднялась, но, словно потеряв способность ориентироваться в знакомом пространстве, поволоклась в спальню. Андрей Валерьянович уже мало напоминал спящего. Она закрепила бинтом щетинистый подбородок, едва касаясь, обтерла влажной губкой тело и, с усилием сведя руки и ноги, связала запястья и щиколотки. Она что-то неразборчиво говорила ему — не попрекала, не осуждала, просто жалела. Плакала. Потом, не взглянув на часы, позвонила Анне Юльевне Клуниной. Рассудила трезво: доктору с ней еще работать и работать, доктору она еще пригодится, значит, можно и побеспокоить. Заспанная Анна Юльевна никак не могла взять в толк, кого Катя убила с целью завладеть жилплощадью и имуществом. Затем, очнувшись после чашки залитого холодной водой растворимого кофе, разобралась, что Катя подружилась с Голубевым, зашла к нему на огонек, а он недавно умер. И ни далеко, ни рядом, кроме сумасшедшей медсестры Трифоновой, у него никого нет. Назвав Катю остолопкой, Анна Юльевна велела ей запереть чужой дом и возвращаться в общежитие. «Завтра я пошлю тебя к нему официально, тогда и поднимешь шум», — сказала она. Девушка поклялась, что ни шагу не сделает от мертвого друга. «Тогда вызывай „Скорую“», — устало предложила участковый терапевт Клунина. «Не хочу, пусть спокойно полежит», — ответила Катя.

— Сама там не окочурься, — пожелала Анна Юльевна и простилась до утра.

Она долго ворочалась, понимая, что надо бы ехать к несчастной этой Катьке, привести ее в чувство пощечинами, отправить труп, куда следует и забрать девочку к себе. И когда уже решилась сбросить мягкое одеяло, заснула крепчайшим сном. Катя тоже окунулась в забытье в комнате на диване. Ей ничего не снилось. Ни живой, ни мертвый он ее, усталую, не тронул.

Вскрытие подтвердило обширный инфаркт. Наличные, которые Андрей Валерьянович предназначал «на Катю» и «на хозяйство», ушли на кремацию, урну для праха и плиту, очередную в скучной стене колумбария. Никто не спрашивал, кем приходится покойному хрупкая девушка в черном шарфике на светло-русых волосах. Платила и ладно. Квартиру Голубева сразу опечатали, но Кате еще долго казалось, что она может вернуться туда, открыть дверь своим ключом и жить себе как жила. Хорошо, хоть баул, собранный в вечер его смерти, она успела закинуть в общежитие. И еще пять тысяч из бумажника снова переложить в кошелек. С ними и осталась до скудной своей зарплаты.

Девчонки в комнате терпели, терпели, а потом спросили хором:

— Что, твой тебя на камни кинул?

— Еще как, — подтвердила Катя.

— Не он первый, не он последний. Все они одинаковые, — утешили Катю и пообещали вечером разделить ее печаль за бутылкой.

«Не болтать мне здесь больше о социальной справедливости», — улыбнулась Катя вслед разбегавшимся по своим делам соседкам.

Анна Юльевна вопросов не задавала. Попросила только никогда впредь не дружить с пациентами. Катя равнодушно кивнула. Она вообще стала тихой и рассеянной. Андрея Валерьяновича забыла быстро. Их история была не из тех, какими наставляют дочерей или слегка травят ревнивых мужей. Только его призыв, одно из семян небесплодного одиночества, сначала прилипший к душе, а потом накрепко вросший, Катя Трифонова повторяла многим: «Двигайтесь! Удача и счастье даже в сказках не навещают лежебок. Удачу и счастье надо искать, за ними надо походить». Но у самой Кати Трифоновой на путешествия, даже короткие и недальние, то денег не случалось, то сил, то настроения.

Часть 2 Любовь как любовь

1