Всё началось, когда он умер

Чтобы добраться до собачьей площадки, надежно огороженного лет тридцать назад куска земли с мощными деревьями, надо было всего-то пересечь пару дворов. Смеркалось, освещение было не ахти, но Катя разглядела в противоположном от входа углу какую-то женщину с таксой. И распахнула высокую сетчатую калитку, тихо призвав Журавлика вести себя как надо и громко здороваясь.

— Привет, привет, новенькие! — бодро отозвалась завсегдатайница. — У вас мальчик, девочка?

— Мальчик.

— У меня тоже. Для таксы он не очень агрессивен, так что не бойтесь. Поладят. Сколько вашему?

— Два года.

— Моему четыре. Да смелее же! Мики, встречай… Как зовут?

— Журавлик.

— Прелесть какая, — расхохоталась женщина. — Он и правда длинноногий. Будет здешней достопримечательностью. Встречай Журавлика, Мики.

По мере приближения Катя все сильнее ощущала беспокойство. Но когда разглядела любезную хозяйку нетипично миролюбивой гончей по кровавому следу, когда узнала, бежать было поздно.

— Ба, медицинская сестра, которая не держит камня за пазухой. Сразу вынимает и швыряет в лоб. Надо же, соседками оказались. А я всматриваюсь, кажется, знакомы, но без спецодежды никак не припомню…

— Взаимно, — уныло сказала Катя. — Если вы рассчитываете на извинения, то… Извините, не надо было при всех вам отвечать. Вы все-таки врач… Но я обиделась за Ирину Леонидовну. И не сдержалась.

— Ладно, перекипело уже. Может, и неплохо, что у вас нет задних мыслей. Только передние и сразу вылетают через рот. Глупо, в общем и целом, получилось. Мне лавры коллеги не нужны, я шутила. Просто удивилась, обрадовалась, похвасталась капельку. Обычная человеческая слабость. Вы моего юмора не поняли и обличили. Кстати, сами себя наказали. Все наверняка злорадствовали — так меня, стерву везучую, еще бы и хлеще не повредило. Это длилось несколько минут. Но теперь все знают, до какой степени вы не дипломат. Это навсегда. От вас будут отходить как можно дальше. Любая палка, которой замахиваешься, о двух концах. Да?

— Иногда мне кажется, что о ста.

— Как вас зовут, не напомните?

— Екатерина.

— Замечательно. Я — Ксения Ивановна, принимаю ваши извинения. Мы все хотим иметь дело с честными людьми. Но забываем, что они и про нас правду скажут. Если приятную, то ладно. А если нет, то клеветники и подлецы они. Смотрите, Екатерина, Мики показывает вашему Журавлику местность. Кажется, принял.

— А мог загрызть? — поежилась исполняющая обязанности хозяйки.

— Ушам не верю. Это вы меня спрашиваете?

Катя не выдержала и рассмеялась. Ксения Ивановна тоже. И сразу засобиралась:

— Мы уже давно здесь торчим. Пора домой. А вы обживайтесь. Надо полагать, теперь нам друг от друга деться некуда. Журавлик будет настаивать на полноценных играх. Обычно тут собак много, носятся как угорелые. До свидания.

— До свидания, — откликнулась Катя, с трудом скрывая облегчение.

Ксения Ивановна взяла таксу на поводок и направилась к выходу. На полпути обернулась:

— Екатерина! А кем вы работаете?

— Операционной сестрой.

— В бригаде с кем?

— С Серегиным.

— И как он вам?

— Талант! Умница! Слов нет, только положительные эмоции.

У Трифоновой почему-то сложилось впечатление, что ответы доктору были известны. Наверняка ведь поинтересовалась в ординаторской, кто так приложил ее. Смысл имело только выяснить, что Катя думает о Серегине. Но какой смысл?

Довольный Журавлик бегал от дерева к дереву и одержимо метил стволы. У Кати явно было время поразмыслить над ситуацией.

Три месяца тому назад она простояла за спиной обожаемого ею хирурга двенадцать часов. Волшебник блестяще провел сложную операцию. Некоторые разрушенные органы пациента необходимо было исключить из жизнедеятельности. Доктор сотворил такие остроумные, прочные и красивые соединения, что казалось, будто удаленных частей никогда не было и вообще не нужны они в этом теле. Больного заранее предупредили: если у него хватит мужества не пасть духом в тяжелые недели после операции и страшные месяцы реабилитации, он годы и годы сможет жить, работать, любить и получать от этого удовольствие. Более того, тогда не возбраняется молиться на себя самого. Немолодой, жестоко пытанный судьбой и бизнесом, волевой мужчина сумел довериться профессионалу и вступить в борьбу. Они вдвоем противостояли смерти. Человек держался отлично. Только пылавшие неведомой здесь требовательностью глаза и вдвое углубившиеся морщины намекали, чего ему это стоило.