«Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег

Эта встреча продолжалась невероятно, нечеловечески долго. Он пел восемь часов! Как он не умер, я не понимаю. Причем он пел не только свои тексты, я думаю, что, может быть, никто, кроме нас, этого не слышал. Вот, например, у Мартынова есть такое стихотворение: «Ты жива, ты жива, не сожгли тебя пламя и лава…» У Высоцкого, когда он это пел, получались какие-то колокола! Когда умер Мартынов, я вспомнил, как он это пел, и мне показалось, что эти колокола отпевают Мартынова с каких-то звонниц неведомых.

Потом он пел песню Вертинского, которой в новых записях нет, я не спросил, откуда он ее знал: «Я помню этот день, Вы плакали, малютка…» Он ее спел совершенно волшебно, совершенно независимо от Вертинского, потому что понимал, что подражать Вертинскому невозможно. Эта песня, казалось бы, абсолютно вне его жанра, но он ее спел божественно.

– Какие качества личности Высоцкого вы могли бы отметить?

Он был человек необыкновенного ума, редчайшего обаяния и огромного такта. Он очень взвешенно говорил всегда, никакого легкомыслия. Если он что-то высказывал, чувствовалось, что это не с кондачка, что он об этом думал, и думал много и мучительно.

– Позвольте теперь задать вам профессиональный вопрос. Какие недостатки вы видите у Высоцкого-поэта?

Я у него никогда не любил риторические куски, это ему никогда не удавалось, тут он сразу терял высоту. Он мог сформулировать какие-то вещи, но не способом риторики. Он не был Виктором Гюго или Барбье, ему была необходима какая-то конкретика.

Я убежден, что все-таки его надо осторожнее отбирать для публикации, он неровный поэт. Ну, что это означает: «И с тягой ладится в печи, и с поддувалом»? Человек, который хоть раз в жизни топил печку, понимает, что так сказать нельзя – и с тягой, и с поддувалом.

Высоцкий не реализовался. Он много накричал того, чего кричать было не нужно абсолютно. Когда он овладел техникой, то долго упивался ею, а это очень опасный период для поэта – техника применительно к поэзии сама себя ставит в кавычки.

– Вам доводилось встречаться с ним за границей?

Мы, я помню, однажды встретились в Париже и весь день бродили по городу. Потом он повел меня к ним домой. Я чувствовал, что ему плохо, что он пытается не сорваться. Когда мы вошли в дом, я увидел какие-то эспандеры, гири, гантели. И все это – в сочетании с ощущением, что болезнь подстерегает его, подтачивает, как капли яда.

– А какие еще встречи с Высоцким вам запомнились?

Однажды произошла русская, нелепая ситуация. Мы приехали с Евтушенко в Ленинград на вечер поэзии, и меня явно по ошибке вселили в номер Евтушенко. Я не исключаю, что Высоцкий пришел тогда не ко мне, а к нему.

Высоцкий начал петь и пел очень долго и замечательно. Я ему сказал тогда, что очень люблю его короткие, ранние песни. Я сказал, что, например, песня «Сегодня я с большой охотою…» такая чистая, что она для меня – как сонет Лауре. И он начал петь, выбирая песни для меня. Это было совершенно упоительно.

И еще одна встреча. Помню, однажды Высоцкий приехал с женой ко мне. У меня была высокая температура, сильный жар, но я не лежал в постели, а был одет. Однако он сразу почувствовал, что я болен, и хотел тут же уехать. Я же говорю, он был светский человек, и об этом, к сожалению, никто никогда не узнает, потому что образ остался совершенно иной.

1995

Юрий ЭНТИН [53] «Мы с тобой одной крови – ты и я!»

– Юрий Сергеевич, в одном из интервью вы рассказывали, что помогли Высоцкому издать его первую пластинку с песнями из «Вертикали». Как вам это удалось? Ведь был 1968 год, когда советская пресса буквально ополчилась на Высоцкого и его творчество. И вдруг – пластинка!

С 1962 года я работал во Всесоюзной студии грамзаписи. Это было еще до того, как она была переименована в «Мелодию». Я был ведущим редактором детским и еще редактором литературным, эстрадным. На студии были более свободные нравы, чем, допустим, на радио или телевидении. Пластинка была чуть-чуть в стороне. Не случайно именно там появлялись какие-нибудь «Ландыши», которые потом критиковались за мещанство.

У нас работала редактор Анна Качалина, которая очень хорошо относилась к тому, что делал Высоцкий. Мы с ней вели разговоры о том, что хорошо бы издать его пластинку, но нас каждый раз самым решительным образом пресекали.