Всё переплетено. Как искусство и философия делают нас такими, какие мы есть

Так и с Танцем и танцами, которые так часто встречаются в нашей жизни. Танец служит примером танца не потому, что он лучше (хотя и может быть таковым), и не потому, что сколь-нибудь существенно отличается от обычных танцев (это не так: танцоры на сцене могут делать то же самое, что и мы в клубе или на вечеринке). Как и в случае с образцовой квартирой, источником отличительного, образцового характера исполнения Танца является не присущий ему внутренне характер, а то, как он используется. Вы или я можем танцевать на свадьбе, чтобы отпраздновать это событие, установить дружескую близость или даже, согласно нашему примеру, попробовать или в игре отразить знакомые танцевальные движения, тем самым продемонстрировать свою культурную утонченность[30]. Но сценический танцор вовсе не занимается подобными вещами; он не участвует в модальности культурного обмена, которую мы называем танцами; скорее, он демонстрирует саму модальность; он полагается на танцы, принимает их как должное, но делает это как художник, подходя к ним вне привычных рамок, в которых танцы проходят дома. Танец/хореография – это танец второго порядка, метатанец, или, лучше сказать, исследование танца. Художник выставляет напоказ сам танец и таким образом дает нам еще одну модель или изображение того, что танец есть (или может быть, или должен быть, или был) для нас.

Переплетение танца

Так какое же отношение хореография, то есть Танец, имеет к танцам? Теперь этот вопрос начинает приобретать более конкретный, более представительный характер, поскольку на самом деле мы спрашиваем: «Каково отношение искусства к жизни?»

Я предлагаю игриво-парадоксальный ответ. Танец с танцами роднит одновременно все и ничего. Танец не имеет с танцами ничего общего, потому что, чем бы он ни являлся, его нельзя свести к формуле «больше танцев». Танец и танцы занимают в нашей жизни радикально различные места. Танцы – организованная деятельность. Танец же, в свою очередь, больше похож на разновидность философии. Но поскольку Танец не имел бы никакого смысла, если бы не было самого факта танцев как организованной деятельности, то Танец имеет к танцам самое непосредственное отношение.

Но связь Танца и танцев теснее. Как я уже говорил, танцы могут категорически отличаться от Танца, то есть от хореографического искусства. Но в то же время танцы инкорпорируют хореографию[31]. Таков итог наших размышлений о восьмилетней девочке. Таков феномен переплетения. Танцуя, мы воплощаем хореографические идеи. Мы делаем это естественно (!), и избежать этого мы не можем, что, в свою очередь, дает все новые данные хореографам, которые исследуют, что именно мы делаем, когда танцуем. Танец изменяет танцы, а танцы дают новую информацию Танцу. Эта петля – источник переплетения, изучение которого является нашей целью.

Факт переплетения танца и искусства Танца означает, что оба они, скорее всего, живут и присутствуют в любом отдельном танцевальном акте. Маленькая девочка в своем, пусть даже наивном, танце фиксирует целую художественную традицию. А влюбленный в свое дело артист из таких материалов, как порыв этой маленькой девочки к танцу, создает на сцене искусство. Таким же образом и подростки на вечеринке могут одновременно просто танцевать, участвовать в социальных реалиях и притязаниях танца с друзьями и для друзей, но также могут в некотором смысле делать искусство, поскольку они могут, думают они об этом или нет, демонстрировать не только себя, но и сам танец, причем таким образом, чтобы нарушать его привычные функции. Так что танцы присутствуют на любой сцене, а Танец – в любой школьной столовой, отведенной под дискотеку. Такова реальность того факта, что Танец и танцы переплетены.

Однако мы совершим большую ошибку, если будем считать, что из-за этого переплетения исчезает различие между Танцем и танцами. Резкое различие между этими двумя понятиями – предпосылка того самого переплетения, которое, может показаться, угрожает самому различию. И очень важно, как я уже подчеркивал, что это различие концептуально; то, что на практике оно может размываться, не делает его менее реальным или значимым.

Одним из следствий переплетения является то, что ни вы, ни я, ни кто-либо другой не в состоянии танцевать так, чтобы не подвергнуться влиянию Танца и его истории. Замыкание (если снова использовать термин Хакинга) и седиментация (если использовать термин Гуссерля) происходят так долго и с такой созидательной силой, что для того, чтобы увидеть наш «естественный», «подлинный» импульс танцевать и исследовать, чем он отличается от того, чем стали танцы (готовыми к употреблению, культурно обработанными и т. д.), вам придется сделать нечто невозможное – например, вернуться в райский сад, то есть в выдуманную предысторию.