Всё повторится вновь

— Хорошо, если бы дети проживали в городе, а не в селе. Но я надеюсь, хочу надеяться, что живут они всё же не в селе. В селе будет очень сложно. А вот если местом проживания является город, то можно не только определить страну, но и сам город, понимаешь?

— Да, — Диана прямо засияла. — Каждый город, нет, не каждый, конечно, но многие города имеют свои индивидуальные особенности.

— Совершенно верно. Такими особенностями могут быть архитектура домов, их отдельные элементы, если старинные — то их украшения, какой эпохи строения — ренессанс, барокко, готика. Это может быть и сама планировка улиц, достопримечательности города, как, например, в Париже Эйфелева башня, какие–то свои памятники, монументы и другое.

— Да, есть отличия и в транспорте, например Англия и Франция. А ещё …, — она вдруг осеклась и замолчала.

— Что случилось? — забеспокоился Филипп.

— Памятники, памятники, — шептала Диана подобно тому, как рассеянный географ Паганель из романа Жюль Верна «Дети капитана Гранта» шептал: «Ландия, ландия — Новая Зеландия!»

Затем она подняла глаза на Филиппа и удивлённо сказала:

— Памятники, понимаешь, Филипп — памятник! Какой ты молодец! Я, действительно, видела во сне сына около памятника.

— И кому был памятник? — взволнованно спросил он.

— Деталей я не помню, но это был всадник на коне.

— У–у–у, — разочарованно протянул Филипп. — Данный факт нам как раз мало что даёт.

— Да, я понимаю. Много есть городов с такими памятниками.

— И даже городов с несколькими подобными памятниками. Какие–то отличия всадника от других ты не помнишь?

— Он сидел на коне, а в правой руке держал не то меч, не то саблю…, не то дубинку, — неуверенно произнесла Диана.

— Ничего это не меняет. Если всадник на коне, то в большинстве случаев он держит меч или саблю. Что касается дубинки, то это вряд ли. Дубинку держали всякие там неандертальцы ещё до одомашнивания лошадей. Если всадник на лошади, то оружие у него уже было посерьёзнее. Может быть, это было копьё? Как, например, Дон Кихот? Или щит какой–нибудь?

— Нет, не копьё — точно. Копьё обычно держат вертикально или наперевес. А у виденного мною всадника рука была поднята или отведена немного в сторону. Не помню, но точно не копьё. И не щит.

— А как он был одет? Какого столетия покрой его одежды — рыцарские латы, костюм мушкетёров, знатного вельможи, смокинг какой–то или современный пиджак?

— Латы отпадают — абсолютно точно. Современный костюм? Тоже, вроде бы, нет. Да и кто из наших современников сейчас залезет на лошадь. Скорее всего, это была одежда какого–то вельможи средневековья.

— Да, не особенно то мы приблизились к разгадке. Средневековье — да тут не одно столетие и тысячи городов. Вот если бы тебе привиделся человек не на коне, а сидящий — можно было бы просчитать город в считанные минуты. А всадник на коне …., — разочарованно протянул Филипп.

— А разве есть ещё и сидячие всадники, тьфу, — исправилась Диана, — сидячие памятники. Ой, ты меня совсем запутал, памятники сидящих особей?

— В том и дело, что есть, — смеялся её путанице Филипп. — Но их, конечно, не так много. Мне лично, например, известно несколько таких памятников.

— И кому же это памятники?

— Да некоторые из них ты прекрасно знаешь, просто не хочешь сосредоточиться — ну, например, Франклину Рузвельту.

— И правда, — согласилась Диана.

— Ещё есть, назовём их с твоей подачи «сидячими», памятники Сервантесу, Дюма, несколько таких памятников Пушкину. Вообще, именно писателям больше всего сооружено подобных памятников. Оно и понятно — труд у них был сидячий. Кстати, в Париже на площади, старое название которой было Мальзерб, когда–то стояли памятники сразу трём Дюма. Эту площадь одно время даже хотели переименовать в Площадь Трёх Дюма, поскольку в центре неё стоял памятник наполеоновскому генералу Александру Дюма (деду и отцу двух других Александров), а по краям размещались памятники Александру Дюма–отцу и Александру Дюма–сыну. Однако памятник Дюма–генералу убрали, а площадь переименовали совсем по–иному — вместо имени академика Кретьена Мальзерба она теперь носит имя малоизвестного генерала Карту.

— Ну ладно, мы отвлеклись от темы, — сказал Филипп. — Может быть, ты вспомнишь что–то особенное, какую–то «изюминку», что ли, у этого памятника?

— Ты знаешь, Филипп, я это и делаю — пытаюсь вспомнить. У этого всадника, действительно, было что–то необычное. Но вот что? Никак не могу вспомнить.

— Было что–то необычное, говоришь? Это очень хорошо. Значит, мы разыщем город с таким памятником. Не переживай, ты вспомнишь. Только нужно напрячь память и постоянно думать об этом.

— Но когда же я вспомню?! — чуть не плача вскрикнула Диана.

— Вот этого я тебе не могу сказать. Но ты обязательно вспомнишь, я верю в это, — успокаивал её Филипп, — я рад бы тебе сказать, что ты вспомнишь через неделю или через две. Но не могу тебя обманывать. Я не знаю, когда это произойдёт, но оно обязательно, рано или поздно, произойдёт

— Вот видишь, ты говоришь: «Рано или поздно». А если будет уже поздно?