Если ее воспоминания и были скрыты под пеленой, эта фраза, сказанная в прошедшем времени, сорвала ее. Этими тремя словами он обнажил свою душу и передал ей все, что было для него важно.
Энджи взяла его за руку. Конлан вздрогнул и попытался высвободить руку, но она не отпустила. На его лице было написано смятение. Но Энджи разглядела и то, что было спрятано под покровом обиды и разочарования. И надежда вспыхнула в ней с новой силой.
— Поговори со мной, — попросила она. Энджи хорошо помнила, что сама подтолкнула его к другому — не разговаривать с ней. За те месяцы, что прошли со смерти Софи, она стала такой хрупкой, что он научился окружать ее молчанием. Сейчас Конлан боялся своих чувств к ней, боялся, что ее ранимость по-прежнему живет в ней, вытесняя и ее любовь, и его самого.
— Что изменилось?
— В каком смысле?
— Нашей любви тебе было недостаточно.
— Я изменилась.
— Неожиданно, после восьми месяцев одержимости, ты вот так вдруг изменилась, да?
— Неожиданно? — Энджи покачала головой. — За последний год я лишилась отца, дочери и мужа. Как ты думаешь, можно пережить все это и не измениться? Но, Кон, единственный человек, из-за которого у меня болит душа, из-за которого я не сплю по ночам, — это ты. Папе и Софи… им суждено было уйти. А тебя… — Ее голос дрогнул. — Тебя я бросила и потеряла. Мне понадобилось много времени, чтобы понять это. Я оттолкнула тебя, и мне трудно жить с этим.
— Я видел, как глубоко ты переживаешь.
— И я поставила свои переживания во главу угла. — Энджи нежно погладила его по щеке. — Но ведь и ты переживал!
— Да, — произнес Конлан.
Они молча смотрели друг на друга. Энджи не знала, какие еще нужны слова, чтобы он понял ее чувства, ее желание.
— Возьми меня, — вдруг произнесла она, сама изумившись своей смелости.
Она понимала, что говорить такие вещи — безумство, но вино сделало ее храброй.
Конлан хрипло рассмеялся. Смех его прозвучал неестественно.
— Это не так-то просто.
— Почему? Всю свою жизнь мы следовали правилам. Сначала поступили в университет, потом сыграли католическую свадьбу, потом стали строить карьеру, потом занялись детьми. — Энджи помолчала. — Вот на этом месте мы и споткнулись. Мы как животные в Калахари: завязли в грязи и умерли. — Она опять наклонилась к нему, да так близко, что он мог бы поцеловать ее, если бы захотел. — А теперь у нас нет карты, мы не знаем дороги, мы просто два человека, которые прошли трудный путь и вдруг оказались в совершенно незнакомом месте. Затащи меня в постель, — тихо проговорила она.
Конлан чертыхнулся. В его голосе слышались и гнев, и смирение, и Энджи решила идти до конца:
— Пожалуйста, люби меня.
Конлан застонал, обнял ее, прошептал: «Черт тебя подери» — и припал к ее губам.
На следующее утро Энджи проснулась под знакомый стук дождя по крыше. Конлан обнимал ее и прижимал к себе даже во сне. Она лежала, слушая его мерное дыхание и кожей ощущая тепло его тела. Ей было хорошо и уютно.
Они спали в этой позе — как две вложенные одна в другую ложки — всю свою семейную жизнь. Она уже успела забыть, как это приятно — чувствовать себя защищенной его объятиями.
Энджи отодвинулась. Ей нужно увидеть его… Она прикоснулась к его лицу, провела пальцем по морщинкам, которые оставила на его лице боль. У нее были такие же, каждая морщина становилась отпечатком всего того, что они приобрели и потеряли. Раньше или позже жизнь у каждого на лице оставляет свой след. Однако у Конлана все еще были черты того юноши, в которого она когда-то влюбилась. У него были такие же высокие скулы, рот сохранил прежние очертания, в волосах еще не появилась седина.
Конлан открыл глаза.
— Доброе утро, — произнесла Энджи низким, незнакомым ей голосом.
«Это любовь, — подумала она, — она меняет женщину, даже ее голос».
— Доброе утро. — Конлан поцеловал ее и отстранился. — Что дальше?
Энджи не удержалась от улыбки. В этом весь Конлан. Вся эта теория насчет отсутствия карты неприемлема для человека, который зарабатывает на жизнь тем, что ищет ответы. Для себя она уже знала ответ. Она получила его в то мгновение, когда увидела его в театре в Сиэтле, а может, и задолго до этого. Но один раз они уже потерпели неудачу, и эта неудача оставила на них свою отметину, нанесла им огромный вред.
— Наверное, будем смотреть, что произойдет, — ответила она.
— У нас это никогда не получалось — ждать и смотреть. Ты же нас знаешь. Мы из тех, кто строит планы.
Нас. Мы.
На сейчас этого достаточно. Это даже больше, чем она ожидала.
— Нам нужно стать другими, правда? — сказала она.
— Ты-то уже изменилась.
— Утраты меняют женщину.
Конлан вздохнул при упоминании об их утрате, и Энджи пожалела о своих словах. Но разве можно отменить прожитое? Когда-то их любовь была наполнена надеждой, радостью и страстью. Они были молоды и верили в будущее. Под силу ли двум умудренным опытом людям найти обратную дорогу ко всему этому?
— Мне нужно успеть на работу к полудню.
— Позвони и скажись больным. Они бы…