Всё сначала!

* * *

Играю на скрипке вечного Вивальди. В дверь раздается стук. Открываю. На пороге изрядно выпивший сосед Женя. Невнятно, но душевно начинает просить, чтобы я ему сыграла мелодию из к/ф «Шерлок Холмс и доктор Ватсон». Я наигрываю, как могу. Женя бросается пожимать мне руку со словами: «Как замечательно. Люблю я Холмса и Ливанова люблю, они с Ватсоном такой классный квартет состроили». Уходит. Я в раздумии. Возвращаюсь к Вивальди. Опять стук в дверь. Женя: А «В мире животных» можешь? Отвечаю: «Попробую». Пробую, получается жалостливо так. У обоих из глаз чуть слезы не брызнули. «Я всем расскажу, как замечательно», – потрясая выставленным большим пальцем, говорит Женя и целует в приливе чувств меня в щеку. Уходит.

Годы спустя, учась в мединституте, я узнала, как важна для развития коры головного мозга мелкая моторика, игра на скрипке – лучший поставщик оной. Этот инструмент серьезно скомпенсировал задержку моего развития. Поэтому скрипка для меня – настоящий Божий дар, как и педагог Лидия Пименовна, терпеливо обучавшая меня скрипичным премудростям.

Я была настолько миниатюрной, что ей приходилось нагибаться. Иначе было не расслышать, что же я там играю. Однажды она придумала уловку: сама садилась, а меня ставила на стул перед собой. В результате наши глаза оказывались примерно на одном уровне. Я методично водила по струнам прямо перед ее лицом. А Лидия Пименовна время от времени спрашивала: «Светочка, ты не устала? Может, отдохнешь?» – «Неть!» – отвечала я и продолжала пиликать. Уже тогда стеснялась говорить о своей усталости, считая это неприличным.

Лидии Пименовне удалось-таки поставить мои «нестандартные» пальцы на гриф, научить меня разговаривать инструментом. Возможно, моя скрипичная карьера выстроилась бы иначе, но, к сожалению, Лидия Пименовна ушла работать в музыкальную школу при Ленинградской консерватории, рядом с Финляндским вокзалом. Она звала меня с собой. Мы не решились – родителям было далеко меня возить. Еще 4 года я обучалась у другого харизматичного педагога – Виолетты Павловны Газиянц. Она запомнилась мне своими темпераментными уроками, ее реакция на удачно взятую ноту и проваленный кусок произведения была хотя и разной по эмоции, но по накалу одинаково бурной.

Слайд 37: «Хор»

В музыкальной школе обязательной дисциплиной был хор. Так что напелась я вдоволь, а вокальные экспромты на кухне в тазике прекратились. Руководила хором Улитина Ольга Алексеевна. Я хоть и мелкая была, пела альтом, стояла всегда слева в нижнем ряду. Мы даже ездили на гастроли – выступали в Риге на Празднике хоровой песни. Там собралось очень много детей со всего Советского союза, наверное, несколько тысяч. И представьте – такая махина пела как единое целое! У меня до сих пор хранятся фотографии этого грандиозного хора и памятная глиняная медаль участника. Тогда же я нежно и бесповоротно влюбилась в старую Ригу с ее узкими брусчатыми улицами, пряничными домиками и готическими средневековыми соборами. Была очарована настолько, что несколько раз сбегала с уроков, а позже с лекций, чтобы оказаться на Домской площади и послушать орган.

Слайд 38: «Все в себе»

* * *

За решетку Таврического сада спряталась зима и никак не хочет оттуда выходить. «Хватит вредничать, – говорю я ей, – уже так хочется тепла».

У меня перед глазами всегда был пример моих блокадниц, мамы и бабушки. На их фоне, что бы ни случилось, как-то стыдно оказаться «размазней». Была зима. Мы с мамой гуляли в Таврическом саду. Я заявила, что хочу прокатиться на санках с горки. А спуск был крутым. Мама мне предложила выбрать другое место: «Ты упадешь и будешь плакать». Но я настаивала. Тогда она промолвила: «Ладно, езжай, но, если упадешь, не реви!» Естественно, я навернулась, ударилась подбородком и получила санками по затылку. Позднее мама рассказывала: «Слезы в глазах, рот кривится – видно, что очень больно, хочет расплакаться, но держится как кремень».

Слайд 39: «Носи, качай»

Мама рассказывала, что маленькой я не очень была отзывчива на ласку, тянулась к ней, но вместе с тем не поддавалась, словно боялась быть застигнутой врасплох.