Всё тот же сон

А тут ещё совсем недалеко от берега завели свои игры два дельфина — вот уж тут дети твёрдо решили, что «море лучше Карасуна и даже Кубани».

Ко времени этой поездки в обширном семействе бабы Дуни, где всегда было много «чужих», но таких же своих, без разбору, — сложился обычай каждое лето ходить «по святым местам», как это у них называлось. Непременно всегда посещались Фальшивый, Джанхот, Михайловский перевал, Лысая гора, Криница и Широкая щель… Тут выходит, не случайно от бомбёжки мы в Широкую щель уезжали, и я просыпался в яслях, как младенец Иисус, в святом-таки месте.

В тот раз, о котором рассказывает дневник, с такой оравой весь круг паломничества было не совершить, но всё же на Михайловский отправились. Николай, добрый друг с Перевала, сам с лошадьми приехал и уговорил. Утром и тронулись.

Погода была пасмурная, идти было не жарко, а красивая дорога занимала детей, и все шли бодро и весело. Десять верст было пройдено меньше, чем в два часа. Хотя подвода все время ехала недалеко, но подсаживаться не спешили. После 10-й версты Николай уехал вперед, чтобы приготовить к приходу всех обед. Стало припекать, и дети просились купаться. Купались в горной речке Женэ, там же на берегу подъели хлебца с водой, отдохнули и двинулись дальше — шли уже гораздо медленнее, чем раньше.

Не знаю, стоит ли перебивать рассказ бабы Дуни, но как не сказать, что дорога, по которой идут екатеринодарские ребятишки — ровесники, а то и постарше наших матерей, — и нами, спустя сорок лет, была хожена-перехожена и езжена-переезжена. Она и сейчас бесконечно красива, хотя пешком по ней, пожалуй, уже не пойдёшь: один за другим в обе стороны летят автомобили всех времён и народов.

Кроме покрытия, не изменилась дорога от того места, где путешественники наши купались в Женэ. А в начале совсем всё не так, и прошлого не узнать. В войну и после начиналось шоссе там, где улица Первомайская плавно и круто переходила в Тельмана, и, пройдя короткий квартал, сворачивала вправо, становясь уже улицей неизвестно какого Островского. Вот тут, сразу за поворотом, в тени огромных шелковиц стояли сложенные из плоских камней табуреты, и на них всегда восседали терпеливые шумные тётки с корзинами и мешками. Называлось это «голосовка», потому что здесь «голосовали» поднятием рук проезжающим грузовикам. Слова «такси» жители Геленджика тогда ещё ни разу не слыхали, да и легковых машин, как и автобусов, не было, кажется, в природе. Редко-редко прокатывался скрипящий довоенный велосипед, а на нём, конечно, солидный мужчина — не мальчишке же ездить на солидном таком аппарате. Когда же с теноровым стрёкотом гордо нёс себя одноногий инвалид на велосипеде с моторчиком, за ним бежала гурьбой мелюзга.

Итак, у голосовки тормозила, подымая пыль, полуторка, тётки подхватывались, быстро сговаривались — такса была известная, от полтинника до рубля — и лезли в грузовик со всех сторон, как суворовские чудо-богатыри на стены Измаила.

Мы же с братьями и местными нашими корешами стояли пока в отдалении, как засадный полк, а когда машина трогалась, догоняли её и, ухватившись двумя руками — в прыжке — за край заднего борта, с нарастающей скоростью перебирая ногами по асфальту, старались выбрать момент, когда можно оттолкнуться одной ногой, другою утвердиться на каком-либо выступе, а уж затем, подтянувшись на руках и помогая ногой, имеющей опору, перевалиться в кузов и счастливо, облегчённо вздохнуть.

Чаще всего ехали мы до 6-го километра, это было излюбленное место. Отсюда можно прогуляться по речке в сторону Адербиевки, половить в заводях рыбку. Или залезть в охраняемый виноградник, рвать незрелые кисти и с бьющимся сердцем поглядывать, не мелькнёт ли из-за зелени соломенная шляпа сторожа. Но главное, здесь был Железный мост, красивое и мощное сооружение над Адербой явно дореволюционной поры. И ещё здесь был взгорочек, подъём с двух сторон, и машина замедляла ход, и можно было спрыгнуть, чтобы на обратном пути проделать всё сначала.

Теперь ничего этого нет, и прямая дорога безо всякого моста идёт поверху, но уже и не дорога, а трасса.

Вернёмся, однако, в девятьсот восьмой.