Всё тот же сон

И мы изловили. Я, как и все, ликовал. Сейчас он получит своё. Его растянули на лавочке и так порешили: пусть каждый подходит и по очереди сверху вниз бьёт в его ненавистную гнусную рожу. Казнь началась. Всё было правильно. Но вот, что случилось. Когда подошла моя очередь, я понял, что я не могу. И я отошёл. Меня не поняли и удивились. Но я имел своё право и не утратил уважения к себе, поскольку ловил, как и все.

Не сразу я понял, что это было со мной. А было всё просто. Я уже прочитал «Тазита»:

                 …Убийца был
Один, изранен, безоружен…

Да нет, конечно же, не только между Голодным и Пушкиным я тогда метался. Война ведь только кончилась — как было обойтись без Симонова? Неважно, к которой именно войне принадлежал «Сын артиллериста» («Был у майора Деева…»). Да разве Симонов один? Один разве Симонов? А Твардовский? Василий-то Тёркин… Особенно глава «Поединок», любимая тогда.

Немец сунул так, что челюсть
Будто вправо подалась,
И тогда боец, не целясь,
Хряснул немцу промеж глаз…

Это было понятно.

Правда, дядя Володя, сам любивший «Тёркина», не очень одобрял моего увлечения «Поединком» (а я ведь всю главу уже знал наизусть).

— Ты лучше выучи «Переправу», — советовал дядя Володя.

«Переправу» я, конечно, читал, но там были строчки совсем не геройские:

Люди тёплые, живые
Шли на дно, на дно, на дно…

Таких строк моя душа тогда ещё не принимала.

* * *

Книги имеют свойство пропадать — на время или совсем. Зелёненькая «Лирика» Голодного совсем пропала. Я несильно огорчался, поскольку и так всё помнил. Но всё же, когда уже в шестидесятом, попалась мне у букиниста книжица Михаила Голодного в малой «Библиотеке поэта», я купил. Это издание, кажется, пятьдесят восьмого или пятьдесят шестого года, вышло, когда автора не было в живых, и многим оно изумило.

В упомянутой мною «Облаве» строфы «Хлопец, хлопец, я сырая… Ляжем в сено за дверьми» — вообще не было! А в стихотворении «Елена Клейн», где молодую коммунарку расстреливают беляки, в прежней строфе —

О чем ты думала? О чем они шумели?
Ты знала ли, что кончена игра?
Высокая, в распахнутой шинели,
В моей рубашке, сброшенной вчера, —

заменили одно только слово. В героическую тему этой маленькой баллады проникла интимная нота — так показалось редакторам. Вот они и поправили покойного. Теперь строфа кончалась так:

Высокая, в распахнутой шинели,
В моей кубанке

, сброшенной вчера.

И ещё было много иных улучшений.

А потом, уже, по-моему, в конце семидесятых, Евгений Евтушенко, возросший, как считали все, на раннем Маяковском, обмолвился однажды, что интонации и ритму обучался он на «Верке Вольной».

И рыжий Финн

Да, Алку я любил. Её окошко выходило во двор и было рядом с Вовкиным. Только Вовка жил вдвоём с матерью, а у Алки в такой же комнатёнке, кроме матери её, тёти Кати, проживал ещё старший брат Борька. Ни о каком отце, конечно, речи не шло.

Борька был много нас старше — лет на пять или шесть. Но дело не только в этом. Он был известен во всей округе как Борька-Финн. Я не знаю, откуда взялось это прозвище — причин к тому могло быть много, но всё же главная была, конечно, в том, что Борька был несколько рыжий. Вы помните «Братьев разбойников»?

Не стая воронов слеталась

…

…И в черных локонах еврей,

И дикие сыны степей,
Калмык, башкирец безобразный,
И рыжий финн…

Только вряд ли наша улица могла присвоить Борьке прозвище по Пушкину. Скорее дело было в том, что не так уж давно, перед самой нашей войной, была война финская, и с неё, не дожидаясь Пушкина, пришло в народе знание, что финны — по преимуществу рыжие. Финн, повторюсь, был известен и уважаем. Что вскоре и подтвердилось.

У меня какими-то путями (скорей всего, присвоенная сдача) образовался целый капитал — пять рублей. И мы с Вовкой Шкановым решили эту сумму прокутить. Место кутежа не выбиралось, на то имелся Сад Баумана. Он был сквозной, соединял собою Старо-Басманную и Ново-Басманную улицы и слыл местом исключительно злачным. Наши ворота были со стороны Старо-Басманной. Мы подходили к этим райским и всегда отворенным вратам, на которых и створок запирающих не было, и…

В райском саду было всё: газировка, мороженое, скалистая гора с круторогим на ней бараном, читальня, пирожки с повидлом, да попросту — всё, что может стать угодным искателю порочных наслаждений.