Всё закончится на берегах Эльбы

На глаза доктору Метцу попались только старые дедовы письма, что прислал ему из английской деревни Чекомб некий викарий Эйтон в 1875 году. На испещренных странными символами листах говорилось о неких веществах, явно не имеющих к химии прямого отношения. Перечитав один из текстов ещё раз, Метц стал подозревать, что речь в нём идёт об алхимии. Ознакомившись с содержанием ещё пары писем, он окончательно уверился в своих догадках.

«Дорогой Юлиус, меня ставит в тупик просьба поведать тебе о сухом пути Великого Делания. Видишь ли, мастера не очень жаловали его, и не известно ни одного цельного трактата об этом пути. Всё что я могу сделать для тебя, так это скупо пересказать обрывки учений, что попались мне на глаза…»

И далее следовал перечень из двенадцати пунктов, где викарий подробно описывал стадии, пройдя которые из сырого вещества можно получить нечто. Все поля письма дед исписал комментариями и замечаниями по поводу изложенного. Зная профессора Книпхофа, доктор Метц не мог и подумать, что тот отнюдь не станет высмеивать средневековый вздор. Напротив, профессор тщательно переработал текст на свой лад, из-за чего письма викария были испещрены красными чернилами.

Внезапно доктор Метц вспомнил о своём дальнем родственнике Диппеле Франкенштайнском и его опытах по оживлению трупов. Доктору тут же стало не по себе. Неужели профессор Книпхоф решил перещеголять пращура и создать гомункула?

К третьему пункту под названием «разделение» профессор приписал: «Очевидно, после принятия препарата, полученного после прокаливания и растворения, сущность испытуемого ждёт разделение на тело, дух и душу, то есть — физическая смерть».

Метц поморщился и перевернул страницу. Четвертый пункт «соединение» Книпхоф прокомментировал следующим образом: «Чтобы тело, душа и дух вновь соединились, следует присовокупить к ним нечто живое, например частичку бессмертного существа».

Доктор Метц поспешил перечитать текст заново и не поверил своим глазам. Уже в 1875 году дед знал о существовании бессмертных людей вроде той белой женщины по имени Мери, которую сам Метц увидел лишь в 1896 году. Но Книпхоф знал о подобных ей и раньше, только никогда не говорил об этом. Впрочем, и об алхимии он никогда не вёл бесед.

Внимание доктора Метца привлекли слова викария: «… кровь должна была впрыснуть в Камень жизненную энергию… Камень становится плодоносным в союзе противоположностей, в царском бракосочетании красного человека и белой женщины…»

И доктора Метца осенило: кровь даёт жизнь! Белая женщина принесёт плоды! Вот в чём дело!

Но ведь всё это он уже видел и слышал, в Лондоне, двадцать три года назад, когда доктор Рассел показал ему белокожую Мери, что пьёт только кровь и живёт вечно. А потом… До сих пор доктор Метц был не в силах забыть ужасную операцию, в которой участвовал сам, когда профессор Книпхоф вынул шишковидную железу крючком из-под черепа несчастной.

Доктор Метц вспомнил, как шесть лет назад принял от альбионца Рассела банку с нетленной железой, что тот вырвал у бедной бледной Мери. Разыскав склянку, он убедился, что железа по-прежнему в превосходном состоянии. В дедовой коллекции заспиртованных аномалий нашёлся и пузырек с чёрной кровью Мери. Она была свежа, словно её забрали вчера, а не больше двадцати лет назад — всё такая же жидкая, без единого тромба.

Перечитав письма викария Эйтона ещё раз, Метц наткнулся на приписку деда: «Алхимик Парацельс считал, что в мире нет ничего, что могло бы избавить человеческое тело от смерти. Но, как говорят знающие люди, во времена Парацельса алхимия выродилась, став пошлым материализмом».

И в голове доктора Метца созрел безумный план, и осуществить его он собирался как можно скорее.

— Мальчик мой, — обратился он к подавленному Даниэлю, когда его место у постели умирающей заняла Сандра, — ты должен понять, что я не могу довериться никому кроме тебя. Ты мне как сын, а то, что я хочу сделать — давний долг моей семьи, и о нём не должно стать известно никому из посторонних.

С лица молодого человека спала скорбь, а при слове «сын» глаза его и вовсе засияли.

— Конечно профессор. Как вы скажете.

— Я бы никогда не решился на подобное ни с одним живым существом, — продолжал увещевать его доктор Метц, — тем более с родной дочерью. Но она умирает, и я не могу ничем ей помочь. Я могу лишь попытаться провести одну операцию, зная, что уже не сделаю Лили хуже. Я не прощу себе, если не попробую. И не прощу себя, если ничего не получится. Мне трудно сказать, сколько займёт времени весь процесс.

— Я буду с вами до конца, — тут же заверил его Даниэль.

— Мне отрадно это слышать. Но знай, путь будет очень трудным и порою может показаться страшным.

— Я не дрогну, профессор.

— И я не уверен в положительном результате.

— Но мы будем к нему стремиться.

— Конечно.

— Только чтобы Лили жила.