Сандра сама не понимала, почему ревнует к родной сестре даже пса мужа. Самого Даниэля она не ревновала. Но когда по ночам он целовал её и шептал, как она красива, Сандра не могла отделаться от мысли, что Даниэль говорит о былой красоте Лили. Сандру терзали сомнения, что в её голосе он слышит прежние слова Лили, что на её губах видит улыбку бывшей невесты. Неужели он с ней только из-за того, что она близнец своей сёстры? Когда Сандра набралась смелости спросить Даниэля об этом прямо, то в ответ услышала лишь удивленное: «Нет, конечно». Но сомнения почему-то никуда не делись.
Новая Лили держалась с Даниэлем мило и непринужденно, и ничего в её нынешнем отношении к нему не говорило, что когда-то Лили любила этого человека. Более того, она увлеклась другим. Это был приятель Даниэля ещё со времён его жизни в интернате — Отто Верт.
Энергичный Отто был журналистом, и у него имелось с десяток псевдонимов для разных изданий. Почти каждую пятницу Отто Верт приходил в гости к другу и его новой семье, чтобы поделиться с ними последними новостями.
Лили так сосредоточенно слушала речи Отто, что он всерьёз думал, будто Лили разбирается в политике. На самом деле, она просто умела внимательно слушать. Это обстоятельство всегда оказывало приятное впечатление на собеседника и заставляло его приписывать Лили неприсущие ей качества.
— Боже мой, до чего же мы дожили? — разорялся профессор Метц. — Треть продовольствия в страну везут из-за границы, а нас уверяют, что сельское хозяйство стало убыточным и нерентабельным. Тогда что же мы за республика, если не в состоянии себя прокормить?
— Что вы, профессор, — с легкостью в голосе парировал Отто, — нет никакой республики. За последние десять лет в государственном механизме ничего не изменилось, разве что не стало императора. Но монархическое мышление наших верхов явно осталось при них. Посмотрите на нынешний парламент — никто толком не знает, как им управлять, а нам, простым смертным, приходится выбирать его чуть ли не каждый год. Министры то и дело подают в отставку, а в здании парламента шныряют английские советники. Такое ощущение, что мы живём не в стране, а в железной клетке, как мыши Даниэля, и над всеми нами проводят беспрецедентный эксперимент.
— И в чём же его смысл? — с умным видом вопросила Лили, желая показать свою заинтересованность, нежели из реального интереса к разговору.
Отто неопределённо пожал плечами:
— Наверное, просто хотят посмотреть, вымрем мы или нет. Кстати, Даниэль, как там твоя облысевшая крыса, ещё жива? — шутя, вопросил Отто и, не дождавшись ответа, заметил, — Чего стоит хотя бы обвал курса марки, из-за него нам скоро всем придётся несладко. И дело здесь не только в Версальском грабеже.
— Как же нет? — всполошился профессор, — Антанта собирается обирать нас до нитки сорок два года. Они хотят 132 триллиона марок! Это же заоблачные деньги.
— И их заведомо невозможно выплатить, — кивнул Отто. — В этом и заключён весь смысл их претензий — поставить такие условия, чтобы Германия никогда не смогла их выполнить. Не выплатим деньги — не освободимся от обязательств, не освободимся от обязательств — останемся на крючке у победителей, и они будут вольны делать с нами всё, что им заблагорассудится. И так оно и будет, поверьте мне. Какие 132 триллиона, если из страны пропадает капитал?
— Как это пропадает? Испаряется, что ли?
— Да, профессор, испаряется в Германии и конденсирует в швейцарских банках — тридцать пять миллиардов за этот год — как сказал мне один осведомленный чиновник. Денег в стране нет. Франция отказывается покупать наши товары, потому что Британия обложила их двадцатишестипроцентной пошлиной.
— Как это возможно? — нахмурился профессор Метц. — Я бы понял, если бы Франция ввела пошлину на германские товары, которые в неё ввозятся. Это ведь называется защитой внутреннего рынка, так? Но какое дело Британии до германо-французских торговых отношений? По какому праву она может в них вмешиваться?
— Британии всегда есть до всего дело, профессор, и к этому пора привыкнуть. А нам пора свыкнуться с необходимостью посылать в Америку пароходы с золотыми слитками. Что тут сказать — в новом веке после войны мы вернулись обратно в средневековье.
Слава Отто Верта как проворного и осведомлённого журналиста, которому можно поручить какую угодно тему и он с ней обязательно справится, достигла ушей главного редактора конкурирующего издания. Недолго думая, Отто согласился на предложение о работе и тут же придумал себе новый псевдоним. И первым редакционным заданием для него стало освещение предстоящей Генуэзской конференции — главного политического события года все европейского масштаба.