И, наконец, во Владимировке без меня, конечно же, станет скучно и бабушке, и Шурке Горбачёву, да и мне будет грустно без них, как и без всех добрых деревенских людей. Но сквозь эти страдания продиралась насильно внедрённая в мозг мой чья-то посторонняя воля, более сильная, чем моя. И она определила мне мой путь. Он петлял только по нашим провинциальным, но всё же городским местам, обустроенным для жизни быстрой, суетливой, заносчивой и показной.
Я и сегодня не могу с уверенностью сказать, что деревня из моей жизни выпала после того недоразумения с роднёй, хоть и попало оно мне в самое сердце. Как шальная пуля. Не знаю. Но вот с тех пор стал и полностью городским. И это выдавило из души моей много хорошего. Чистую искренность, честную открытость и тепло, нежность не измученной людским присутствием природы. А в городе и природе было место отведено на последнем ряду. А на первом прочно сидели деньги, должность, власть и дикая потребность обойти всех и подняться над остальными как надутый воздушный шар.
– Ну, не поедешь и хрен бы с ним, с колхозом, – заключил Жердь. – Тут всё передовое. А пока оно до деревни дошлёпает, уж и помирать пора. Мы тут с тобой таких дел навинтим! А цена им будет – «ура!» и бурные аплодисменты.
Не стал я с ним спорить. Пошли в магазин. Взяли бутылку «Солнцедара», бутылку «Плодово-ягодного розового» и три лимонада.
Дядя Миша ждал у ворот. Взял свои бутылки, достал из кармана стакан, протер его незаправленной в штаны рубахой и зубами вскрыл пробку.
– Первую здеся засандалю, – он налил полный стакан и за три глотка бормотуху ухайдакал. – Ольга, мать её перемать, больше трёх бутылок за день не даёт пить. А мне надо пять минимально. Потому как я инвалид первой группы и меня всё ещё жрут изнутри кошмары войны.
Пока он допивал бутылку, мы на скамейке болтали о кустанайских новостях. Девочка моя любимая недавно с мамой от отца в Рудный переехала. Я расстроился и попросил у Михалыча папироску. Закурил. Легче не стало.
Жердь тяжело вздохнул. Разделил, значит, печаль мою. Но после этого сразу же добил меня второй новостью, которая была похуже. Нас оставил Нос. Бросил. Ушел в другую компанию. Друг, блин! Он же взялся учиться фотоискусству. Ну и нашел себе двух учителей, с которыми завел дружбу, а нас троих предал.
-А мне его не хватает, – глядя в небо не своим голосом промямлил Жердь. – Он шкодный пацан был. И не дурак. Хотя мы вроде тоже не сильно глупые, а жалко все равно.
– Втроем тоже можно жить, – я затянулся и закончил, извергая дымное облако. – Хотя нам всем пора тоже чем-то капитально заняться. Уже ведь почти мужики. Седьмой класс. А мы всё с экскаватора прыгаем как малолетние придурки. Делом надо заняться. Я решил мастером спорта стать по лёгкой атлетике. Шурик, дядя мой, говорит, что с моими данными это можно. Если запахать по полной. Вот я и провалюсь по горло в спорт. Решил так. Всё!
– А я книгу начал писать, – робко сказал Жердь и с надеждой глянул на меня.
– Так молодец! – я обрадовался натурально. – Писатель – профессия умных и свободных внутренне людей. Я бы тоже хотел книжки сочинять. Но мне надо Мастера сделать. Выполню, а потом тоже писать начну. Интересно мне это.
Дядя Миша доконал бутылку, подкатился на тележке к штакетнику палисадника и сунул её в куст бархатцев. Он их накапливал в незаметном месте, потом сдавал за углом в приёмном пункте и зарабатывал на следующий пузырь.
– Слыхали, что в седьмой класс не надо идти? – хитро поинтересовался он с весёлой уже интонацией, с искоркой в голосе. Ожил. Похмелье, видно имел изрядное.
– Что, обратно с первого класса начнём? – захохотал Жердь.
Я тоже не поверил.
– Ты, Михалыч, вторую не пей, пока мы не уйдем. А то, чувствую, скажешь, что после шестого класса уже сразу в Армию забривают.
– Не… – дядя Миша подъехал к скамейке и облокотился о край. – Слухайте сюды, как говорят в Одессе. Теперь пацаны все вместо седьмого класса должны идти в ПТУ. Учиться на каменщиков, слесарей и токарей. В стране есть острая нехватка в ентих специальностях. Девки же пойдут все скопом учиться на штукатуров-маляров. Намечается грандиозное строительство тут. Кустанай правительство порешило сделать центром культуры и искусства СССР. Сюда переедут все, бляха-муха, крупные и средние артисты, художники, музыканты и танцоры. Жить в городе будет два миллиона человек. Метро выкопают… Трамваи пустят… Воздушные дирижабли…Подводные лодки…
Последняя мысль сразила его самого и он, уложив голову на край скамейки, заснул сном праведным и богатырским. С молодецким посвистыванием.
– Ладно, пусть дрыхнет пока, а мы давай в школу сгоняем, – Жердь поднялся, размял ноги, подпрыгивая в больших тяжелых ботинках на толстой микропористой подошве. – Врёт он всё. Сейчас в цене среднее образование и обученные в институтах специалисты. Вот кого не хватает, так не хватает.
И мы с радостью побежали в школу, забить себе первые места на получение учебников. Тем, кто раньше придет в библиотеку давался шанс выбрать учебники не сильно трёпанные и разрисованные. Лично мне хотелось учиться дальше.