Она кивнула, что поняла. Потянула на себя рычаг, я услышала гудение машины. И стала внимательно смотреть, как эта женщина вертит стаканчик под клубящимся йогуртом. Она это хорошо делала, точно, не оставляя воздушных карманов, все как я люблю. Но когда йогурт дошел до края, она не проявила никаких признаков, что сейчас остановится.
– Так достаточно, – сказала я тихо.
Она не остановила машину, и йогурт навис, выпирая за край.
– Хватит! – сказала я громче, чтобы до нее дошло.
Она отпустила рычаг, остановив поток йогурта. Потом обернулась ко мне:
– Цена по размеру стакана, не по весу. Мы с вас за лишнее не возьмем.
– Гм? – осторожно спросила я. – Окей.
Девушка снова взялась за рычаг, и поток йогурта восстановился. Извивы поднимались все выше и выше, собирались в сливочный блестящий замок, высоко выстроившийся над стаканом.
– Какой вам топинг? – спросила она, явно еще не закончив разрушать мою жизнь.
– А… гм… никакого. Мне вот как есть.
– Без топинга? – переспросила она.
– Да, я люблю просто так.
Она посмотрела на меня недоверчиво, но мне было не до ее мыслей, потому что возникли иные проблемы. В моем стаканчике на 16 унций было 32 унции йогурта. Тут нужен стратегический подход.
Можно было съесть северное полушарие йогурта до экватора, а южную половину выбросить. Но это было бы грустно. Останавливаться – это такой облом. Куда приятнее будет выбросить верхнюю половину, а потом насладиться оставшимся в стакане. Но куда же ее девать? Вот так оскорбительно выплеснуть половину на глазах у этой девушки нельзя. Значит, для операции над йогуртом мне придется выйти наружу.
Я нашла мусорную урну у тротуара, и тут возникло еще одно затруднение: дыры в ней не было. Это был калифорнийский архитектурный шедевр с щелью. Преступную порцию йогурта туда за один раз не выплеснешь. Можно вычерпывать ложкой постепенно, но тут мне нужен был бы упор – что-то, по чему стукнуть ложечкой, чтобы йогурт полетел в щель. Касаться ложечкой урны – меня не привлекало.
Я зачерпнула ложечку йогурта, потом постучала ею о свой телефон прямо над щелью. Этого было достаточно, чтобы йогурт соскочил в щель. Снова зачерпнула, снова стряхнула. Зачерпнула, стряхнула. И так сосредоточилась на своей работе, что не увидела, как совсем рядом со мной прошел Эндрю, любитель НОР.
– Рейчел, привет, – сказал он.
Я глянула на него, поглощенная работой – как раз ложечкой стучала. Он был в наушниках и в темных очках, по личику его блуждала ухмылка. И пошел себе дальше.
Значит, этот мелкий засранец видел весь процесс. Как будто меня застукали, выставили на позор. Я про себя пожелала, чтобы он хоть не понял, чему был свидетелем. Но он все равно понимал, что это какое-то чудачество.
Ну, а йогурт уже был готов. Можно его съесть в покое и с презрением к себе.
Я встала на солнце, сперва слизывая подтаявшее, потом перешла к ритуалу зачерпывания и продавливания сквозь зубы. Кофе и чизкейк – отличная комбинация. Во всяком случае, возвышенная.
Глава двенадцатая
Случай с мусорным баком отметил начало новой фазы: эры «йогуртус интерруптус». В последующие дни мальчик-ортодокс на работе не появился, вместо него всегда была эта пышная девица, и остановить ее было невозможно. Каждый раз, как доходило до края стакана, я кричала: «Окей!», или «Все!», или «Тпру, Нелли!» – но эти призывы о помощи только заставляли ее сильнее давить на газ. Потом она мне приносила этот громоздящийся йогурт и напоминала: «Мы берем по размеру чашки, не по весу».
Я пыталась ходить в «Йогурт уорлд». Там стакан, чтоб его, с наперсток.
Но я же, черт возьми, не парижанка!
Тогда я вернулась в «Йо!Гуд» с новым планом. Когда мне подавали готовый йогурт, я уходила в переулок за магазином и сбрасывала лишнее в просторную мусорку. После чего могла блаженно наслаждаться десертом в окружении мух и вони от нагретого мусора.
Это было гнусное и гениальное решение, и оно работало, как было задумано, пока меня не поймали на декапитации йогурта с арахисовым маслом и кремом.
– Нехорош сегодня йогурт? – спросила пышная девица. Она принесла два больших пакета с мусором.
– Не очень, – ответила я быстро. – Наверное, надо было взять только кофе и чизкейк.
Она кивнула, потом вынула сигарету и вставила себе в рот. Странно было видеть, как в Л-А кто-то курит. Сигарета была ароматизированная, а я такие всегда любила. В золотые дни моей анорексии я курила ароматизированные сигареты под горячий диетический шоколад и считала это едой. А эта женщина вряд ли курение засчитывает за обед или ужин. Просто курит, потому что ей это нравится.
Я смотрела, как она втягивает и выпускает дым. Как будто она выдыхает дерево – толстый поток как ствол, и от него отходят тонкие, как ветки.
– Хочешь сигарету? – спросила она меня.
Я хотела и сказала, что да. Она прикурила мне сигарету, и я подумала о том, что она мне всегда дает что-то такое, что надо взять в рот. Эта девушка – мой кошмар?