Вскормленная

Мне придется съесть батончик в туалете. У меня на самом деле по этому поводу никаких предрассудков нет. Если выбирать, то я предпочту съесть батончик в одиночестве в туалете, чем за коктейлем под внимательными чужими глазами. В конце концов туалет – это место, где ты хозяин.

К несчастью, здесь в туалете оказались две кабинки. И одна из них уже была занята другой женщиной. Я вошла в свою, села и стала ждать, намереваясь дождаться ее ухода – на случай, если буду жевать не слишком тихо. Протеиновый батончик мягкий, он из пшеничного белка, а не хрусткий, как батончик мюсли или что-нибудь того же рода. Но все-таки хотелось уединения.

Эта женщина пописала и вышла, но тут же вошла другая, после нее – третья. Эта звуков издавать не стала. Она просто тихо сидела довольно долго. Я поняла, что она ждет моего ухода, чтобы сделать свое дело. Патовая ситуация, и ни одна из нас не начинала действий.

Я проголодалась, это было сейчас – или никогда, так что мне придется отдать ей победу. Как можно тише я достала батончик из сумки. Обертка громко захрустела, когда я ее снимала. Оставалось надеяться, что моя соседка решит, будто это оболочка тампона.

Очень аккуратно я откусила кусок и начала его тихо жевать. Наполненный слюной рот издавал сочные хлюпающие звуки. Пора было сказать «черт с ним» и сдаться, так что следующий кусок я откусила уже со вкусом, истово стала его жевать.

И вдруг послышалась серия пукающих звуков, потом хлюп в унитаз – сомневаться не приходилось, понос, – и снова пуки. Я подумала, стало ли той женщине стыдно – ведь она знает, что я слышу. Какое захватывающее чувство, что раз в жизни стыдно не мне.

И тут до меня дошел запах, и я не знала, что мне делать. Доесть батончик, обдаваемый запахом чужого поноса? Вернуться на вечеринку с головокружением от низкого сахара крови? Тут еще хлопнулись каловые массы, и есть я дальше не могла. Проглотила, что было во рту, сунула батончик в сумочку и спустила воду, хотя ничего не делала.

Вымыла и высушила руки, достала остаток батончика, развернула и засунула остаток в рот. Распахнула дверь, все еще с полным ртом, как хомяк.

– Рэйчел, привет!

Джейс Эванс. А открыть рот я не могла никак. Уже ощущалась лужица слюны, собравшаяся возле правого угла губ. Помахала Джейсу рукой и хотела пройти мимо, но он меня остановил.

– Слушай, там в туалете есть кто-нибудь? В мужском заперся какой-то тип уже десять минут как, – говорит он. – А мне надо говорить с репортерами, но вот – необходимость.

– Мм-мм, – ответила я, губы сомкнуты и раздуты, будто встали на защиту рта. Показала два пальца – обозначая, что в туалете двое.

– А, окей, – сказал он. – А у тебя все хорошо?

– М-мм, – промычала я снова, пытаясь пропихнуть здоровенный шар батончика глубже в рот. Проглотить его не подавившись – не получится. Он вязкий и тянется, как ириска. Когда он дошел до моляров, я инстинктивно начала жевать.

– Ты всегда ешь в туалете? – спросил Джейс.

Глава шестнадцатая

– А где Адив? – спросила я в ответ на приветствие Мириам и ее широкую улыбку.

– Вещи собирает, – был ответ.

– Вот как?

– Возвращается в Израиль, базовое обучение. Собирается служить в АОИ.

– Вот как.

АОИ? Ситуация тревожнее, чем я себе представляла. Может быть, не так уж это неожиданно. Адив мне всегда казался таким, который «выполняет приказ». И умеет принимать команды – по крайней мере с йогуртовой машиной, чего про Мириам не скажешь.

– Послушай, – начала я, пока она еще не наклонилась к машине. – Йогурт я хочу только до краев стакана, не выше.

Сказала твердо и серьезно.

– Окей, – ответила она, пожимая плечами.

И наполнила стакан, превышая край на несколько сантиметров – может быть, нарочно.

– Какой тебе топинг? – спросила она.

Значит, продолжаем ту же игру.

– Никакого топинга не хочу.

– Тебе же понравились блестки в тот раз?

И еще как понравились, это да.

– Они были чудесные. Но я предпочитаю без ничего.

– Может, на этот раз другой топинг?

– Нет, и так хорошо.

– А вот этот? Ну почему ты не хочешь, чтобы я тебе сделала что-нибудь особенное? Если не понравится, дам тебе просто чистый йогурт до краев, точно как ты хочешь.

Это заманивание, запугивание ириской. Хотела я ей сказать, чтобы отстала, что она разрушает в моем мире что-то надежное и восхитительное. Но какая-то другая часть моей личности – та, которая лакала йогурт с блестками, демон моего прежнего неутолимого голода, почувствовал, что ее энтузиазм его освобождает.

Я открыла рот и сказала:

– Окей.

И когда я это сказала, Мириам тоже повторила: «Окей».

И улыбнулась мне широко, засветившись вся как свеча. Я почувствовала, как рассасывается моя тревога. Ушел страх, что она хочет меня разрушить, подозрение, что она хочет отделить меня от меня же, заставить меня себя самое ненавидеть, чтобы я полетела, вертясь, в бесконечность, ничто, пузырь, такой огромный, что меня увидеть можно будет лишь частями, такой неуправляемой, что меня никогда не удастся обнять, просто ошеломительная бездна, просто опустошенная, просто мертвая. Посмотрела на ее улыбку и подумала: любовь.