Вскрытие показало…

— Верно. И я, просто маньяк, непременно узнаю, что она живет одна, узнаю наверняка, по крайней мере внушу себе, что уверен в этом. Я ей покажу, она у меня еще попляшет! Вот наступают выходные, и я чувствую, что готов. Дожидаюсь полуночи, сажусь в машину. Местность мне уже знакома. Я время даром не терял — все распланировал. Машину можно было бы оставить на стоянке, да вот беда — стоянка в полночь закрывается. Моя тачка будет торчать там как бельмо на глазу. Зато рядом с супермаркетом есть автосервис. Почему бы не оставить тачку там? Автосервис работает до десяти, у ворот всегда полно машин — они дожидаются ремонта. Внимания на них никто не обращает — даже копы, которых я особенно опасаюсь. А вот если бы я оставил машину на стоянке, какой-нибудь дежурный полицейский уж точно заметил бы ее и, чего доброго, позвонил бы куда следует и выяснил, кто владелец автомобиля.

Марино рассказывал с леденящими кровь подробностями. Вот он, одетый в темное, пробирается по улице, стараясь держаться в тени деревьев. Когда он подходит к нужному дому, уровень адреналина у него зашкаливает: он представляет себе, что женщина, имени которой он, возможно, и не знает, сейчас лежит в своей постели. Ее машина во дворе. Свет горит только на крыльце — значит, она спит.

Он медлит, стоя в тени, еще раз оценивает ситуацию. Оглядывается, убеждается, что его никто не засек. Идет во двор дома, где гораздо безопаснее. С улицы его теперь не видно, дома напротив находятся в акре от него, фонари не горят, вокруг ни души. Кругом темень.

Маньяк приближается к окнам и сразу обнаруживает, что одно из них открыто. Остается только разрезать москитную сетку и отодвинуть шпингалет изнутри. Через несколько секунд рама с москитной сеткой уже валяется на траве. Маньяк влезает в окно и осматривается: даже в темноте очевидно, что он попал на кухню.

— Забравшись в дом, — продолжал Марино, — я с минуту стою, затаив дыхание, и прислушиваюсь. Все спокойно. Довольный, выхожу в коридор и ищу комнату, в которой спит моя жертва. Дом невелик, и я быстро обнаруживаю спальню. Я уже успел надеть лыжную шапку с прорезями для глаз.

— Зачем? Ведь женщине не суждено опознать преступника — минуты ее сочтены.

— А волосы? Я не такой дурак. На сон грядущий я читаю детективы, может, даже выучил наизусть все десять способов идентификации преступника, которые используют копы. Никто не найдет ни единого моего волоска — ни на жертве, ни в ее доме.

— Раз вы такой умный, — теперь я попыталась поймать Марино, — почему вы не подумали о ДНК? Вы что, газет не читаете?

— Еще не хватало, чтоб маньяк пользовался резинками! Вам меня не поймать — я слишком ловок. У вас не будет с чем сравнить ДНК из моей спермы, — нет, этот номер не пройдет! По волосам вычислить преступника все же легче. А я не хочу, чтоб вы знали, белый я или чернокожий, блондин или рыжий.

— А как насчет отпечатков пальцев?

— А перчатки на что? — усмехнулся Марино. — Точно такие перчатки, какие вы надеваете, когда делаете вскрытие моих жертв.

— Мэтт Петерсен был без перчаток. В противном случае мы не нашли бы его отпечатков на теле Лори Петерсен.

— Если убийца — Мэтт, — уверенно произнес Марино, — ему незачем волноваться, что в его же собственном доме найдут его отпечатки. Уверен, что их там полно. — Марино помолчал. — Если. Мы, черт побери, только ищем преступника. Мэтт может оказаться убийцей. А может и не оказаться им — на нем свет клином не сошелся. Черт меня подери, если я знаю, кто на самом деле замочил его жену.

Перед моими глазами возникло лицо из сна — белое, расплывчатое. Солнце пекло нещадно, но меня начал бить озноб.

Марино продолжал:

— Остальное нетрудно представить. Я ее не спугну. Я подкрадусь тихо и незаметно. Она проснется, когда я опущу ладонь ей на рот и приставлю к горлу нож. Пистолета у меня, скорее всего, нет — а то вдруг она начнет сопротивляться, выхватит его, выстрелит в меня, или я, чего доброго, застрелю ее, а она мне нужна живой. Для меня это крайне важно. Я все распланировал и должен действовать по сценарию — иначе какой интерес? К тому же выстрел могут услышать соседи — тогда они вызовут полицию.

— Вы будете разговаривать с жертвой? — спросила я, кашлянув.

— Да — я вполголоса велю ей молчать — иначе прирежу. И буду периодически ей об этом напоминать.

— А еще что-нибудь вы ей скажете?

— Думаю, нет.

Марино завел мотор и развернул машину. Я бросила последний взгляд на дом, где произошло то, о чем сержант только что подробно мне рассказал, — по крайней мере, я думала, что именно так, как он описывал, все и было. Я настолько ясно представляла себе каждое движение маньяка, словно видела его собственными глазами, словно это была не игра воображения, а откровения преступника — его хладнокровное, без тени раскаяния, признание.

А Марино-то, оказывается, не такой, как я о нем думала! Он вовсе не тупица, да и не дурак. Никогда еще я не испытывала к нему столь сильной антипатии.