Вскрытие показало…

— Я действительно убрала модем, потому что решила, что это ты влезла в базу данных, — призналась я. — Зря я это сделала. Нужно было просто спросить тебя, Люси. Но, наверное, я поступила так потому, что мне было больно. Мне было больно думать, что ты разрушила наше взаимное доверие.

Люси посмотрела на меня долгим взглядом. Когда она заговорила, мне показалось, что она очень довольна, почти счастлива.

— Ты хочешь сказать, что, когда я поступаю плохо, тебе бывает больно?

Кажется, мои слова вселили в девочку уверенность в своей силе, — а именно этой уверенности ей так не хватало.

— Да. Потому что я тебя очень люблю, Люси, — ответила я. Кажется, я никогда раньше так прямо не говорила племяннице о своих чувствах. — Я не хотела сделать тебе больно — так же как и ты не хотела сделать больно мне. Прости меня.

— Мирись-мирись-мирись и больше не дерись…

Ложечка звякнула о край стакана — Люси снова взялась за коктейль. Она радостно провозгласила:

— Я знала, что ты спрятала модем. Но от меня, тетя Кей, не спрячешь! Я видела модем у тебя в спальне — заглянула, пока Берта готовила ланч. Он лежит на полке, как раз рядом с твоим револьвером тридцать восьмого калибра.

— Откуда ты знаешь, что тридцать восьмого? — ляпнула я. Конечно, нужно было сказать что-нибудь другое.

— Энди, который был у мамы до Ральфа, носил такой на ремне, вот здесь, — пояснила Люси, указывая на попу. — Энди — хозяин ломбарда, вот он и ходит с револьвером. Он мне его показывал и позволял пострелять. Вынет все пули и дает, чтоб я стреляла в телевизор. Бах! Бах! Классно! Бах! Бах! — повторяла Люси, нажимая на ручку холодильника, как на курок. — Энди нравился мне больше Ральфа, но, по-моему, маме он надоел.

На следующий день я должна была отправить Люси домой. Так вот с какими познаниями девочка уедет к матери! Я начала читать ей лекции об огнестрельном оружии, повторяя страшилки о не в меру любопытных детях, игравших с пистолетами. Вдруг зазвонил телефон.

— Да, забыла сказать, — встрепенулась Люси. — Пока тебя не было, бабушка звонила. Целых два раза.

Нет, только не это. Мама умудрялась даже в самом бодром голосе услышать тревогу или грусть, снедающие меня в тот или иной момент, и не успокаивалась, пока не выясняла их причину.

— Ты чем-то огорчена. — Мама успела уже дважды сообщить мне эту новость.

— Я просто устала, — автоматически отвечала я.

Я так и видела маму: сидит в кровати, обложившись подушками, перед телевизором — только звук убавила на время разговора. Цвет волос и глаз я унаследовала от отца; у мамы волосы темные — сейчас, конечно, уже седые. Они мягко обрамляют ее круглое полное лицо. Темно-карие глаза кажутся еще больше за толстыми стеклами очков.

— И неудивительно — ты только и делаешь, что работаешь, Кей. Что там у вас в Ричмонде творится — просто ужас! Я читала во вчерашнем «Геральде». Просто неслыханно! Я бы и не знала, да сегодня заскочила миссис Мартинес и принесла мне журнал. Я-то больше не выписываю воскресные издания — там одни купоны да реклама. Делать мне больше нечего — читать всю эту ерунду. А миссис Мартинес пришла, потому что в журнале было твое фото.

Я вздохнула.

— Я бы тебя и не узнала, если б не подпись внизу. Фотография, надо сказать, неудачная. Конечно, ведь было темно. Кей, почему ты не надела шляпу? Дождь, сыро, промозгло — а ты без головного убора. Куда это годится? Я тебе столько шляпок связала! Почему бы не надеть шляпу, которую мама сделала своими руками? Ты заработаешь воспаление легких!..

— Мама…

Она гнула свое.

— Мама!

Господи, да что за день сегодня! Будь я хоть Мэгги Тэтчер, мама все равно обращалась бы со мной как с пятилетним ребенком, у которого не хватает ума не выходить на улицу в дождь.

Потом последовали вопросы о том, как я питаюсь и достаточно ли сплю.

Тут я решила перейти в наступление.

— Как дела у Дороти?

Мама на миг замолчала.

— Кстати, о Дороти. Из-за нее-то я и звоню.

Мама повысила тон — новость того стоила. Дороти, оказывается, улетела в Неваду, чтобы… выйти замуж. Я плюхнулась на стул.

— Почему в Неваду? — задала я идиотский вопрос.

— Спроси чего полегче! Спроси, например, почему твоя единственная сестра встречается с каким-то типом, который занимается книгами и с которым она раньше только по телефону разговаривала. А тут вдруг ни с того ни с сего звонит мне из аэропорта и сообщает, что летит в Неваду, чтоб выйти там замуж. Спроси, как моя дочь могла выкинуть такой фортель! Ты всегда считала, что у Дороти вместо мозгов макароны…

— А чем конкретно занимается этот тип? — Я бросила взгляд на Люси — девочка смотрела на меня округлившимися глазами.

— Не знаю. Дороти вроде говорила, что он художник. Думаю, он иллюстрирует ее книги. На днях он приезжал в Майами на какую-то конференцию, встретился с Дороти, чтобы обсудить ее книгу или что-то в этом роде. Я не разбираюсь. Его зовут Джейкоб Блэнк. Еврей, конечно. Я сама догадалась — Дороти разве скажет! Зачем говорить матери, что собираешься замуж за еврея, который тебе в отцы годится, которого твоя мать в глаза не видела и который за гроши рисует картинки для детских книжек?!