Вслед за тенью. Книга вторая (СИ)

«Пора решать, что делать, — продолжил рассуждать Михаил, — Может, просто сдаться на милость психиатров? Пусть исследуют чёртов феномен в моей башке. Или это не феномен вовсе, а банальная шиза?.. Да нет, не может быть… В роду шизиков нет… Травм не было… Веществами не балуюсь… Спиртным теперь тоже… Тогда что это? Последствия спазма сосудов? Что за следы были тогда у висков?.. Чар толком не объяснил… Стоит ли поговорить обо всем этом с отцом? А что? Он на раз организует обследование. В лучшем виде. Включая анонимность. Нет… Не вариант. Чар накажет семью. Он не будет бездействовать… Ладно. Пока удается скрывать. Понаблюдаем ещё…»

Лестница осталась позади. Новиков ступил в эпицентр «муравейника» и заметил Юлю, пробивающуюся сквозь толпу. Вокруг нее роем сновали отдыхающие. Они назойливо преграждали сестре путь, но ту так легко не возьмешь! Юла искусно лавировала, летя к цели — к брату, которого она уже заприметила. В своем привычном режиме бабочки—четырехкрылки с моторчиком: ее любимой детской игрушки, она с легкостью проникала в самую, мало-мальски пригодную щель в кучной толпе гостей «Империала», чтобы выпорхнуть из нее и полететь дальше.

«А ведь точно четырехкрылка, — мысленно „проговорил“ Новиков, — потому что двух в этой сутолоке ей было бы явно недостаточно».

Нужно приложить минимум двойное усилие, чтобы пробраться сквозь стихийный затор у входа.

Плавно маневрируя в этом нескончаемом потоке, систер аккуратно разводила его худенькими ручками—крылышками. «Крылышки» эти были закованы в защитный панцирь рукавов—фонариков оригинальной кожаной куртки в стиле авто—леди.

«Хмм… Бабочка—четырехкрылка. Эх и заразила ты меня, Катерина, своей манерой видеть мир», — про себя отметил Михаил с легкой иронией. И мимолетно улыбнулся, вспомнив, как они с Катей гуляли по Москве, и она всё видела совсем не так, как он. «Смотри, какие снежинки, Миш! Крупные, лучистые. Они ведь живые! Видишь, как продуманно хороводы выписывают!»

«Продуманно? Вряд ли, — оспорил он тогда ее мнение, — Не живые они, Катерина. Их ветер гонит, вот и выписывают».

«Верно заметил: гонит, — не сдавалась она, — Потому что он тоже живой».

«Какой бред, Катя!» — будто всерьез возмутился он тогда. А на самом деле ему стало интересно, как она разовьет свою мысль.

«Нет, не бред, Миш. Ветер, снежинки… то есть вода — это стихия. А стихия всегда живая. Она может быть доброй и тогда подгоняет эти мягкие пушинки легким ветерком, — рассуждала она, щелкая затвором фотокамеры, — А может разгневаться и превратить слабый ветерок в ураган, а снежинки — в колючие ледышки. И тогда нам несдобровать. Тебе странно это слышать, да? Дедушка называет это 'ассоциативным мышлением»«.

- Не странно. Непривычно. Но я постараюсь привыкнуть», — пообещал он ей тогда. Выбравшись из очередной «пробки», Юлия Новикова резво подлетела к брату и воскликнула:

— Уффф! Нифига себе, чё творится! Здесь что вся столица собралась? Чего такой недовольный? Вроде улыбнулся же. Думала, рад меня видеть.

— Рад, но ты опять опоздала.

— Даже не думай мораль мне читать, ок!

— И как с такой прыткостью ты вечно опаздывать умудряешься? — проворчал Михаил.

— Понеслось, — вздохнула Новикова—младшая. И тут же пошла в наступление: — Я ж парадокс! Сам же так меня так окрестил, помнишь? Один, и к тому ж сплошнооой! — пропела она, продолжая порхать вокруг него, разглядывая как картину и стряхивая невидимые пылинки с его плеч и груди. Вдруг взгляд ее зацепился за пластырь над его бровью и стал придирчиво—заинтересованным.

— Что с лицом? Почему расцарапано? А это что? — принялась она забрасывать его вопросами. И, встав на цыпочки, провела подушечкой пальца по пластырю.

— Оставь, — недовольно бросил Новиков и приподнял подбородок, чтобы Юля не дотянулась.

— Я только одним глазком взгляну и налеплю снова, — не сдавалась систер, продолжая порхать на цыпочках и настырно тянуться к белой наклейке над бровью. И ведь дотянулась же!

— Нет, — снова бросил он, ладонью перехватив кисть ее руки.

— Да говорю ж, одним глазком только, Миииш! — капризно протянула настырная и выдернула руку из его захвата.

— Оставь, сказал!

— Так что с бровью и щекой?

— Неважно.

— Важно! Мама очень расстроится. Ну ты даешь, брателло! Два дня без присмотра — и вот! Ну дай же уже взглянуть! Я аккуратно. Честно—честно!

— Нет. И сколько раз тебе напоминать: не обращайся ко мне этим своим «брателло»! Уголовщиной попахивает?

— С чего это уголовщиной-то? — возмутилась Юля, сразу потеряв интерес к несчастному, на треть отлепленному от брови пластырю.

— С чего, с чего, — проворчал Новиков, с досадой прилепив к месту отлетевший конец пластыря. — С того.

— Ты чего с утра не в духе, Миш?

— С утра? Ты на время смотрела? — Новиков развернул сестру к стойке регистрации. Там красовался циферблат настенных часов, выполненный, как и сам холл, в стиле минимализма. — Половина второго, Юля. Будешь тут в духе…