Не знаю, сколько я проспала в этот раз, но, когда было решила, что окончательно проснулась и пора бы уже вставать, — внезапно почувствовала, что не могу этого сделать. Не могу, потому что начинаю вдруг вязнуть в непонятной мягкой субстанции. Ноги и руки наливаются свинцом и утопают в этой странно-горячей сыпучей массе. Я медленно, но верно проваливаюсь в нее всем телом.
«Что это? Песок? Что он делает в моей постели?» — недоумеваю я.
Отчаянно хочется пить. Отяжелевшей рукой тянусь к тумбочке. Прекрасно помню, что там есть вода. Пытаюсь ухватиться за графин, но тщетно: ни его, ни стакана там больше нет, а жажда усиливается. Она начинает накатывать на меня волнами, один-в-один — как усталость вчера. Но, чтобы победить усталость достаточно было добраться до постели. А сейчас?
«Что же делать? — мысленно задаюсь я вопросом, пытаясь собрать в кучку плавящиеся от жары серые клеточки, — Надо идти, — вдруг догадываюсь я, — Буду лежать — сварюсь заживо…»
И я поднимаюсь. Через силу. Сначала отрываю от жарящей массы песка голову, потом — спину. Ощущаю, как раскаленная сыпучая масса прожигает ягодицы и понимаю, что уже не лежу, а сижу и пора бы открыть глаза. Поднимаю к лицу свинцовые от странной тяжести руки, непослушными ладонями тру веки, счищаю с них слой назойливых крупинок. Приоткрываю глаза и вижу вокруг себя бескрайние желтые дали с высокими песчаными барханами. Я смотрю на все это и не понимаю, сплю ли я еще или уже проснулась.
«Лучше пусть сплю, — мысленно решаю я, — потому что если это наяву, то как я здесь оказалась? Неужели после клуба? Или я так до него и не добралась? Вика сказала, что платье еще должны подвезти… — вяло рассуждаю я в уме, — Не помню, чтобы его надевала… Значит, не привозили еще… Значит… в клубе я не была… Хватит, Катя, потом вспомнишь. Сначала выберись из этого ада. Иначе сгоришь здесь заживо…»
С усилием отрываю попу от земли и поднимаюсь на слабые, мелко подрагивающие ноги. Босые ступни сразу же проваливаются в раскаленную сыпучую массу по щиколотку.
«Аахх, как горячо», — стону я, переступая с ноги на ногу.
Понимаю, что ногами нужно передвигать активнее — тогда слабый ветерок их слегка обдувает и не так сильно печёт ступни.
Не знаю, сколько уже блуждаю по зыбучим пескам, но ноги всё глубже утопают в желтой сыпучей массе. Куда я иду — тоже не знаю. Жажда совсем иссушила горло. Иссушила до такой степени, что вряд ли смогу говорить. Слезы текут по щекам, но совсем не охлаждают кожу. Напротив: на палящем солнце они моментально разогреваются и оставляют на ней жгуче-разъедающие дорожки.
Вдруг я чувствую, что бреду уже не одна. Я никого не вижу, но чувствую, что этот кто-то — совсем рядом. Иногда он поддерживает меня за локоть, если я поскальзываюсь или вязну в глубокой песчаной воронку. Мне хочется знать, кто же он, мой помощник. Но я не вижу. Не вижу потому, что глаза мои превратились в тонкие щёлочки, а зрачки стали настолько неповоротливыми, что почти не двигаются. К тому же, я не могу повернуть головы: тело одеревенело и нет ни сил, ни желания лишний раз его напрягать.
Моя апатия становится невыносимой. Я знаю, что не должна смиряться, но сил сопротивляться этому аду с каждой минутой все меньше. Под обжигающим солнцем мозг мой стремительно превращается в кипящий котел. Необходимо погасить пожар, пока он не выгорел окончательно. Глоток воды стал бы панацеей. Но желание его заполучить кажется невыполнимым. От осознания этого меня еще больше накрывает безысходностью. Но пока она окончательно не погребла меня под собой, делаю последнюю попытку: с трудом размываю пересохшие губы и едва слышно хриплю:
«Пить… Пожалуйста…»
Неожиданно глаз за что-то цепляется. Это нечто лежит прямо под ногами. Вглядываюсь в него и не верю своим глазам… Неуклюже опускаюсь на корточки и вижу металлическую фляжку. Ее покатые бока знакомо отливают на солнце серебристым блеском. Эта фляжка — ровно такая же, как была когда-то у папы. Обжигаю пальцы об ее разгоряченную поверхность, но поднимаю и больше не выпускаю из рук.
Нестерпимо хочется узнать, кто же мне ее подкинул. Наверняка это тот, кто идет рядом. Силюсь повернуть голову… Внезапно закрутившийся вокруг меня вихрь мешает это сделать. Он подхватывает назойливые песчинки и коварно несет их прямо в щелки моих, чуть приоткрытых глаз. Я щурюсь сильнее, но все же поворачиваю голову в сторону моего безмолвного сопровождающего. С трудом, но мне удается скинуть пелену с век и развидеть… Кто это? Или что? Взгляд мой натыкается на хищный профиль орла: на его крючковатый и, наверняка, чудовищно острый клюв и ярко зеленую радужку глаза. Мне бы испугаться, но я ошеломленно вглядываюсь в то, что вижу и тону в глубине зоркого орлиного взгляда.
— Катяяя! — сиреной врывается мне в уши.